Сегодня у французов мало интересного.
Движение поездов незначительное, ангары, по большей части, закрыты, аппаратов в воздухе не видно…
По случаю воскресенья, быть может?
Или они принимают участие в полете эскадрильи?…
Я ударяю Энгмана по левому плечу и правой рукой описываю круг перед его глазами. Потом указываю рукой на север: домой!
Впрочем, нет… Стоп!… Вон там, из вокзала, как раз выходит поезд…
Я нагибаюсь внутрь самолета, чтобы занести поезд на мою железнодорожную карту, и вдруг… дергаюсь всем телом с такою силою, что ударяюсь головой о ящик с бомбами… Энгман закрывает газ.
Что случилось?…
Я высоко подпрыгиваю на своем сидении и слежу взором за протянутой рукой пилота: справа, перед нами, держит путь маленький биплан… Друг или враг? Так как корпус у него сплошной, то, на первый взгляд, нельзя сказать этого с уверенностью…
Но вот таинственный самолет поворачивает к югу, и тут, при свете раннего утра, я ясно вижу, как ярко сверкает металлический кожух его машины… Биплан с вращающимся мотором: значит – француз!… Через несколько секунд нам уже виден весь его широкий бок… Я моментально приставляю бинокль к глазам… Так оно и есть: французская трехцветка у руля поворотов…
Значит, Ньюпор…
Кажется, он нас еще не заметил…
Хорошо, погоди же, молодчик! И я невольно улыбаюсь, когда горячий Энгман, не задумываясь, ударяется вслед за ним… Храбрый малый!
– Закрыть газ! – кричу я ему. И прибавляю: – В атаку!
Мой пилот покачивается взад и вперед… Прекрасный случай! Такого Ньюпора, маленького и проворного, мы еще ни разу не имели перед нашим пулеметом…
Наш мотор снова затягивает свою железную песню…
Энгман включает пулемет и изгибает спину для прицела… Я удивительно спокоен и напряженно смотрю вперед…
Мой пилот охвачен охотничьей лихорадкой. Ему хочется взять совсем близкий и рискованный прицел… Я с силою хлопаю его по плечу…
– Не глупите, Такэ!…
Энгман кивает головой и слегка передвигает руль поворотов.
Готово!…
Он нажимает спуск – и таканье пулемета дребезжит французу во фланг. Чудеснейшая музыка!…
Я громко вскрикиваю от радости. Ньюпор, в первый момент, так ошеломлен, что Энгман успевает закатить ему больше шестидесяти выстрелов. Но вдруг он становится на нос и падает на сто метров вниз.
Я подумал, было: «подбит!» – но в то же мгновенье противник снова дал руль высоты, моментально перешел на. горизонтальное положение и обратился против нас…
При всем нашем, разочаровании, что нам не удалось подбить врага, мы невольно восторгаемся его блестящим лётным искусством… Наверное, «пушка». [6]
Пока Ньюпор сердится на дерзость германца, осмелившегося напасть на него, я поворачиваю мой пулемет и осыпаю француза новым градом пуль.
Почти одновременно француз круто вздергивает свою машину, так что она становится совсем отвесно к земле, и дает по нас около сорока выстрелов – все вверх и мимо… Только по таканью его пулемета я замечаю, что он стреляет.
Вслед затем он снова ставит свой аппарат на нос и – прежде чем я успеваю пустить ему вдогонку десяток пуль – он. маневрирует с обезьяньей ловкостью, пикирует под нас. и делает вираж вправо, да так круто, что машина его стоит буквально на кончике крыла; затем, через секунду, он снова высоко вздергивает ее и – «так-так-так-так!» – справа и снизу на нас опять сыплется град пуль…
На этот раз француз взял лучший прицел…
Я слышу, как его пули свистят очень близко, так близко, что я их явственно различаю сквозь рев мотора, и в то же мгновенье одна из них больно ударяет меня в левую руку и, точно от толчка, отскакивает от дула пулемета…
Не повезло!…
Мне даже некогда посмотреть, не ранен ли я, потому что в тот же момент шустрый Ньюпор снова показывается над нашим правым крылом…
Но я уже взял его на прицел…
«Так-так-так-так!» – несется ему навстречу залп моих пуль. На этот раз, по-видимому, посчастливилось и мне. По крайней мере, француз начинает вдруг круто планировать, к югу.
Ура!
Надо, поскорее посмотреть, что приключилось с моей рукой… Я снимаю перчатку… Кажется, отделался благополучно, – только сильно покрасневшее место там, где пролетела пуля. А когда я начинаю рассматривать свою меховую перчатку, то вижу маленький прорез, длиною в полсантиметра, точно сделанный острым ножом… Да, счастливо отделался…
Я толкаю Энгмана и киваю ему в зеркало. Он отвечает мне, и я, с чувством удовлетворения, хлопаю в ладоши.
Это должно означать: «Да, брат, чистая была работа!»
Но и мы, наверно, получили пару пуль, так же, как и француз, потому что был момент, когда они просвистели дьявольски близко…
Я внимательно осматриваю все вокруг… Ага! Вон одна – в левом крыле… А вон и вторая!… Правда, на расстоянии одного метра… Но зато третья пробоина уже ближе: в обшивке корпуса, у сиденья наблюдателя, с правой стороны, на высоте колен… Чорт возьми! – на левой стороне еще одна дырка, несколько ниже… Значит, я, действительно, был в самом центре обстрела!… Ну, и везет же тебе, Гейдемарк!…
Но где же сидит та пуля, которая оцарапала мне руку?
Я внимательно гляжу вверх и… ощущаю сильный запах бензина.
Чорт возьми! Неужели прострелен бак!…
Я нагибаюсь к сиденью пилота и смотрю на бензиновые часы: они показывают 30 литров.
Значит, все в порядке…
А как обстоит с разносным бензиновым баком?
Я снова вскидываю голову вверх… Да, действительно, наше драгоценное топливо вытекает обильной струей, мгновенно распыляемой сильной воздушной тягой…
Я осматриваюсь с молниеносной быстротой.
Дело дрянь!… Я вижу, что весь корпус и поверхность руля уже мокры от вытекающего бензина…
На все эти наблюдения у меня уходит меньше секунды…
Я наклоняюсь вперед к Энгману:
– Закрыть газ!
Рев мотора затихает, и только через жиклер бензин слегка шипит в цилиндрах – ровно настолько, чтобы клапаны работали, а пропеллер продолжался бы вертеться.
Энгман поворачивается и вопросительно смотрит на меня.
– Разносный бензиновый бак прострелен!
Пилот смотрит вверх и кивает головой.
– Не выключить ли мне и зажигание?
Я размышляю несколько мгновений.
Это, во всяком случае, рискованно: ведь тогда, по всей вероятности, мотор и пропеллер остановятся совершенно, а в воздухе пустить его в ход мы не сможем, – другими словами, мы будем вынуждены сделать где-нибудь посадку…
Но… лучше сесть где угодно, чем свалиться, в дыму и пламени, с высоты 3000 метров, как это случилось пять дней тому назад с командиром северо-восточной эскадрильи…
– Да, выключить зажигание!
Энгман нагибается влево и поворачивает выключатель магнето вниз…
Мотор останавливается, а вместе с ним и пропеллер. Пилот делает рукою жест, выражающий сожаление… Я пожимаю плечами: да, досадно… Теперь нам, наверно, придется спуститься где-нибудь в открытом поле, потому что в воздухе завести мотор нельзя: на этот счет у нас обоих нет никаких сомнений… Впрочем, кроме потери времени, вынужденная посадка не вызовет никаких других осложнений. Зато самая страшная опасность: сгореть живьем – исключена.…
Все это происходит очень быстро: в каких-нибудь пятнадцать секунд после того, как я выпустил в француза последнюю пулю.
…В француза?…
С быстротой молнии, я поворачиваюсь кругом: Ньюпор исчез… Вероятно, и ему влетело от меня порядком… И других самолетов тоже не видно… Я снова смотрю вперед… Высотомер показывает 2800. Значит, мы еще беспрепятственно перелетим через фронт… И действительно, под нами уже светится сеть французских резервных позиций, а их зенитные орудия уже щедро осыпают нас гранатами и шрапнелями…