Лабарту закрыл глаза. Запахи города отдалялись, исчезали, и почти не заглушали аромата прибрежных цветов, воды и утреннего солнца.
Уплываем. Скоро скроется из виду мой город.
Аккаде. Отсюда, с кормы уходящего в странствие корабля, город этот вновь казался столь же необычным и чудесным, как и трижды по шестьдесят лет назад, когда Лабарту впервые подошел к его воротам. Город, выстроенный по приказу Шаррукина, царская столица, источник страха и порядка. Перед ним трепещут черноголовые и дикие кочевые племена. Люди говорят: нет подобного этому городу, боги благословили Аккаде, дали ему власть и славу.
И вся его кровь принадлежит мне.
Мне не быть сильным, предназначение мое не исполнилось. Но все экимму Аккаде склонились передо мной, и я — хозяин величайшего города. Я достиг того, чего хотел.
Так ли? Мысль эта не принесла с собой ни гордости, ни покоя. Ничего. Словно это были лишь слова, и ничего не стояло за ними.
Но я хозяин Аккаде. Я…
Солнечные лучи уже касались кожи, ласкали, звали к себе. И Лабарту отвернулся от исчезающего города и взглянул на солнце.
От сердца разлилось тепло, потекло по жилам — сияющий золотой свет. Еще сильней захотелось спать, и в этот миг Лабарту жалел лишь о том, что нельзя погрузиться в сон прямо так — стоя на палубе и не сводя глаз с солнечного диска.
Мы плывем вслед за солнцем. Вслед за солнцем…
— А ты видел море? — спросил Син-Намму, глава корабельщиков.
Они сидели под тростниковым навесом и смотрели на проплывающий мимо берег. На финиковые пальмы, величественные и высокие, на акации, подступающие к самой воде, и на заросли тамариска. Ветер был попутным, лодки, не торопясь, шли вниз по течению. У главы корабельщиков не было сейчас особых дел, и он пришел развлечь Лабарту беседой.
— Море? — повторил Лабарту и поднес чашу к губам… Пиво было отменным — без сомнения, из кладовых Татану.
Син-Намму кивнул. Лабарту прежде видел его лишь пару раз, но запомнил. Тот выделялся из толпы: рослый, загорелый, со змеей-татуировкой, обвивающей руку от плеча до запястья. Сейчас он смотрел серьезно, выжидательно, словно разговор велся о делах важных, а не о пустяках.
Море…
Холодные серые волны, разбивающиеся о прибрежные камни. Брызги на губах, соленые, как кровь. Крики чаек, падающих к самой воде и взлетающих вновь. Сосны, согнувшиеся от ветра. Чистое небо в разрывах облаков… И девушка с длинными косами, светловолосая, сероглазая, внимательная и немногословная.
Лабарту зажмурился, отгоняя воспоминание. На миг вновь показалось, что в груди пусто, словно кто-то вырвал сердце и пеплом развеял по ветру. Но глубокий вздох, усилие воли — и все прошло. Лабарту открыл глаза.
Солнечный свет бликами искрился на воде, мерно поскрипывала уключина рулевого весла.
— Нет, — проговорил он. — Я прожил всю жизнь в Аккаде.
— Самое время отправиться в путь! — засмеялся Син-Намму и подлил ему еще пива. — Ты на пороге зрелости, пора повидать чужие края!
Лабарту улыбнулся и покачал головой.
— Тогда, должно быть, я слишком долго медлил, — сказал он. — Порог зрелости давно пройден. Прошло уже две дюжины лет и еще три года, с тех пор, как я появился на свет.
— В самом деле? — удивился корабельщик. — Всего на три зимы меня моложе?
Лабарту только пожал плечами. Что тут ответишь?
— Тебе понравится море, — пообещал Син-Намму. — В эту пору бури случаются не часто, и с моими лодками не сравнится ни один корабль в Аккаде, а гребцы сильны и не знают усталости.
Все люди слабы и легко устают, а корабли лугаля, конечно же, быстрее и надежнее, чем эти. Но каждый хвалит свой товар, торговцу ли не знать об этом?
Лабарту кивнул, глядя мимо Син-Намму, а тот продолжал:
— А Дильмун и впрямь прекрасен, хотя ты увидишь, что многое из того, что говорят о нем — небылицы. Женщины в благословенной стране воистину изумительны, не было нужды брать с собой наложницу. — Корабельщик махнул рукой, и Лабарту невольно взглянул в ту сторону.
Нидинту сидела в тени паруса, пыталась спрятаться от палящего солнца. Полуотвернулась, лица не разглядеть, лишь видна была узкая загорелая рука, придерживающая края покрывала. Рядом примостился Кури — коротко стриженный, высокий и сильный, такому бы воином быть, а не слугой при господине. Адад-Бааля не было видно. Должно быть, все еще стоит на носу корабля, смотрит вперед.