Вот откуда веет страхом… Дурные вести, сомнений нет.
Лабарту глубоко вздохнул и взглянул на солнце.
— Наши корабли стоят дальше, — повторил он. — Пойдем, Кури.
Почти ожидал увидеть скопление людей и у дальнего причала, но нет — были там лишь гребцы Татану да портовые торговцы, вечно снующие по берегу и нахваливающие свой товар. Корабли ждали в условленном месте — три тяжело груженые лодки. Паруса еще не были подняты, и весла не опустились в воду. А на уходящих в воду ступенях сидел Син-Намму и смотрел вперед, теребя бахрому пояса. Солнце блестело на его загорелой коже. Стоило ему шевельнуть рукой, и казалось, что змея-татуировка оживает, движется. Черная, с оскаленной пастью, вот-вот поднимется, сорвется и ринется в бой…
— Син-Намму! — позвал Лабарту.
Тот обернулся, поднялся и заспешил навстречу. Беспокойство и тревога струились вокруг него — такие же, как и повсюду в гавани. Видно было, что ему не терпится заговорить.
Сейчас он спросит про Адад-Бааля.
Лабарту тряхнул головой, отгоняя нелепую мысль. С чего Син-Намму спрашивать про раба? Он, должно быть уже и думать забыл о нем.
— Мы можем отплывать немедля, — сказал Лабарту. — Все ли готово?
Син-Намму оглянулся, неопределенно махнул рукой.
— Ты слышал вести? — спросил он. — Веришь ли им?
Волны мягко разбивались о ступени, шуршали, накатываясь и отступая. А внизу, глубже, колыхались тени. Приглядишься и видно — это водоросли шевелятся, обвивая камни. Теплая вода, соленая, как кровь… Благословенное море благословенной земли.
Потоп… Черные волны…
— Что случилось? — Слова вырвались быстрее мыслей. — Откуда вести?
— Ты не слышал? — Син-Намму прищурился, кивком указал на другой причал. — Приплыл человек из Ниппура и говорит о войне.
— Лугаль… — Лабарту запнулся, но так и не вспомнил имени того, кто правил сейчас землями, подвластными Аккаде. — Лугаль начал войну? Против кого?
— Он не начинал войну, — отозвался корабельщик. — Дикари пришли с севера. Говорят, бесчисленны они и не ведают ни жалости, ни страха…
Всего лишь кочевники сошли с гор и грабят богатые земли Шумера… А я впрямь готов поверить был во второй потоп?
— Рассказывают, поля вокруг Мари они пожгли, — продолжал Син-Намму. — А, быть может, захватили и город… Ниппурец говорит, повсеместно люди боятся, что крепостные стены и воины Аккаде не смогут защитить их.
Лабарту едва сдержал улыбку, — опустил голову, прикусив губу. Пусть корабельщик думает, что Лалия задумался над его словами, — нет сейчас сил ответить, как подобает. Когда много видел и много знаешь, нелегко бывает говорить с людьми. Они боятся ряби на воде, а бездны под ногами не замечают. Вот и сейчас…
Сколько раз уже кочевники вторгались в землю меж двух рек, знаешь ли ты, Син-Намму? А я видел и знаю: они схлынут, унося награбленное добро, а те, что останутся — смешаются с черноголовыми. Сколько раз уже так было…
Лабарту глубоко вздохнул, поднял голову и мгновение стоял неподвижно. Корабельщик выжидательно смотрел на него. А кого видел перед собой? Без сомнений, — человека, принимающего тяжелое решение.
— Мы отплывем сегодня, как и собирались, — сказал, наконец, Лабарту. — Лишь немного промедлим. Вооружи гребцов.
Глава восьмая Война
Попутный ветер гнал по небу рваные облака, и серп луны появлялся и пропадал. Лабарту стоял возле мачты и то пытался отыскать в беспокойном небе хоть край созвездия, то вновь смотрел на приближающийся берег. Там мерцали крохотные искры — огни факелов, зажженных возле причальных столбов. Глаза экимму различили их еще издалека, но прошло еще немало времени, прежде чем с первого корабля донесся крик: «Эреду!»
Кури и Нидинту сидели возле навеса и шептались. Ветер уносил обрывки фраз, но слух пьющих кровь, как и зрение, — острый.
— Илку говорил… жертвы живут дольше… — Нидинту куталась в покрывало, тень среди теней. Кури же сидел прямо, и на коленях у него лежал меч. — Но Адад-Бааль умер, и…
— Такая судьба… ему предсказали…
— Лабарту не пил его кровь… не оттого ли?..
Лабарту невесело усмехнулся, но не подошел, не прервал разговор. Они люди и жертвы, что они поймут?
Палуба качалась под ногами, корабли шли вперед, оседая и вновь взлетая на волнах. Все ярче горели огни на берегу, и уже видны стали очертания домов, пальм, холмов вдалеке… Темное по черному, ночной мир, неразличимый для людей.
Одна за другой в селенье завыли собаки, протяжно, надрывно.