Выбрать главу

Та, что связана обрядом с Нур-Айей и служит ему… Амата.

— Если ищешь встречи с моим господином, — сказала она, — отведу тебя к нему.

Они дождались конца первого жертвоприношения и покинули святилище. Воздух снаружи показался необычно свежим, и аромат воскурений, пропитавший одежду и волосы, теперь стал приторным, тяжелым.

Амата устремилась вниз по ступеням. Не говоря ни слова и не оборачиваясь, спешила, придерживая накидку. Лабарту шел за ней, оставая на полшага, и не пытался нарушить молчание, — на душе по-прежнему тяжело было и смутно.

Они спустились по лестнице, вошли в невысокую пристройку. И, когда оказались внутри, Лабарту на мгновение замешкался, — показалось, что не в храме они, а в обычном доме. Ступени, поднимающиеся к галереям, множество дверей, колодец во внутреннем дворе, квадрат темного неба над головой…

Покои жрецов… вот где успел поселиться Нур-Айя.

Лабарту усмехнулся и догнал Амату.

Она привела его наверх. Нур-Айя ждал на пороге и, встретившись взглядом с ним, Амата кивнула и развернулась, убежала вниз по ступеням. Звук ее шагов затих, и Лабарту вздохнул облегченно, — только сейчас понял, сколько сил уходило на то, чтобы сдержаться, не поддаться зову ее крови.

Нур-Айя откинул занавесь, пропуская гостя.

В комнате было темно. Вечерний свет давно угас, и светильник стоял незажженный, без масла. Пустым и заброшенным казалось это жилище, хоть и лежали на скамьях подушки, и стол был накрыт, — лепешки и финики, молоко и чистая вода…

Лабарту сел, прислонившись к стене, и жестом отказался от угощения. Нур-Айя опустился на скамью напротив, взглянул испытующе, долго.

— Если я нарушил твои обычаи — прости, — проговорил он наконец. — В этом городе ты — хозяин, здесь все твое.

Лабарту засмеялся, на миг закрыл глаза ладонью. Красные круги вспыхивали в темноте зажмуренными веками, качались, словно блики на воде.

Жажда…

— Разве не слышал ты, — сказал он, все еще улыбаясь, — что хозяин Баб-Илу ненавидит молоко и пить его не станет даже на священном обряде и в храме?

Нур-Айя качнул головой, успехнулся в ответ. На миг обнажил клыки, от этого еще жестче и резче стали его черты.

Разве место такому среди жрецов?

— Илку говорил о тебе, — согласился Нур-Айя, и в голосе его не было уже ни настроженности, ни опаски — лишь веселье. — Но о молоке не заходила речь.

— Илку… — Лабарту вновь закрыл глаза. Жажда подступала все ближе, горячей пылью забивала грудь, холодом проникала в кончики пальцев. Я пришел говорить с ним о другом. Но… — Давно ты видел Илку? Расскажи мне о нем.

Нур-Айя помедлил, словно взвешивая слова.

— Видел его вскоре после того, как стал свободным… Он и до этого появлялся в Ашшуре, но в тот раз пришел проститься с нашей хозяйкой. Решил отправиться в путь…

Темная комната, огромный город, и жажда, — все отступило на миг. Запахом степных трав обдало, ощутил смятое покрывало под рукой, и смех Ашакку коснулся сердца, согрел. И голос ее казался таким близким, что дышать стало еще трудней.

«Я хотела пойти в Баб-Илу, но теперь нет нужды… — так она сказала. — Теперь и я хочу покинуть этот край… Пересеку обе реки, Евфрат и Тигр, и уйду за горы Загроса.»

— Он обратил кого-то, верно? — спросил Лабарту. И только теперь понял, что опустил взгляд, вниз смотрел, на темные циновки на полу. — Потому больше ничего не держало его здесь, мог уйти…

— Нет, — отозвался Нур-Айя, и ясно было — удивлен. — Никого мой брат не хотел оживлять своей кровью и не раз говорил об этом… С ним был человек, прошедший обряд и связанный с Илку, как Амата со мной. Они ушли вдвоем, а больше никого не было с ними.

Лабарту кивнул, не поднимая взгляда.

Сделал то, что давно хотел сделать… Что ж…

Воспоминания мешались с жаждой, и откуда тянется тоска — как различить сейчас? Хотел услышать больше про Илку, — куда держал он путь, и кто тот человек, что прикован к нему навеки… Но знал — не время сейчас.

— Я пришел предостеречь тебя, — сказал Лабарту. — Рассказать о том, кто искал со мной встречи сегодня.

И все также глядя мимо Нур-Айи, повел речь про Эррензи. Говорил коротко и сдерживал жажду, хоть и пыталась она сбить рассказ, спутать слова. Нур-Айя слушал молча, сидел неподвижно.

— Потому лучше обходи его стороной. И всем, кого знаешь, расскажи о нем, — пусть не ведут дел с Эррензи, пусть знают, кто это. Он посмел вернуться в страну черноголовых, посмел, хотя резня была здесь из-за него, и лишь двое остались в живых — он и я…