Едва приметно прошуршали шаги, в проломе стены шевельнулась тень. Лабарту шагнул и навстречу ему выскользнула жрица Инанны.
-- Азу?
Она кивнула и закрыла лицо руками, но и мгновения было достаточно, чтобы увидеть лихорадочный блеск в ее глазах, темные круги под ними, и пересохшие, потрескавшиеся губы.
Лабарту одним прыжком оказался рядом и схватил ее за плечи.
-- Азу, что с тобой? Ты...
Не было нужды спрашивать. Движения ее стали угловатыми и резкими, она дрожала, словно от холода, но тело ее под одеждой пылало, как раскаленная печь.
Жажда. Самое сердце жажды -- давно уже настала пора пить кровь, не один день прошел с тех пор...
-- Он пришел с кутиями, -- прошептала Инанна-Атума. Даже голос ее стал надтреснутым и хриплым. -- Он сильнее меня...Запретил пить мне кровь в городе, но сказал, что вновь отдаст Лагаш... если я семь дней проживу тут... сопротивляясь жажде. Сегодня пятый день, я...
Лабарту развернулся и схватил Нидинту.
-- Вот кровь, которую я привез из Аккаде, -- сказал он. -- Она не принадлежит Лагашу. Пей!
И толкнул рабыню вперед.
Та не успела даже вскрикнуть -- Инанна-Атума поймала ее и вонзила клыки в горло.
Нидинту, скованная чарами, безвольно обвисла в ее руках. Запах крови наполнил воздух, заслонил гарь и привкус войны. Лабарту закрыл глаза, а когда открыл, жрица Инанны осторожно опустила на землю мертвое тело и выпрямилась.
Глаза ее снова стали ясными, движения -- уверенными и сильными. Она поклонилась и сказала:
-- Это сладкая кровь.
Лабарту опустил взгляд.
Жертва, подарок Илку, лежала неподвижно, жизнь ушла из нее вместе с кровью. Волосы ее, неровно и коротко остриженные, разметались в уличной грязи, порванная рубашка сползла с плеча. Но лицо казалось спокойным -- разве что тень удивления успела его коснуться. Умерла во власти чар...
Она расчесывала мои волосы... служила мне и поила своей кровью... хотела, чтобы я любил ее...Я говорил тебе, Илку, я не держу жертв!
-- Да, -- сказал Лабарту и поднял взгляд. -- Чище утренней росы...
Инанна-Атума взяла его за руку и, казалось, хотела ответить, но вдруг замерла.
Совсем рядом был экимму, уверенный и сильный.
Солнечный свет, кровь и смерть отвлекли меня. Я должен был почувствовать раньше.
Лабарту встретился взглядом со жрицей, и та кивнула.
-- Да, -- проговорила Инанна-Атума. -- Это он.
Глава девятая
Сила
1.
Солнце палило нещадно. Полуденный огонь его лился с небес, и тени отступили, съежились у ног. В этот час люди прерывают работу, спешат укрыться, ищут прохладу... Но битва на пристани -- прервалась ли? Или некому уже там сражаться, лишь убитые остались и раненые? Корабли, должно быть, сгорели, и река уносит пепел их вниз по течению, к морю...
Но я рожден был в полдень, и если придется сражаться, то полдень для этого -- лучшее время.
Лабарту выпустил руку Инанны-Атумы и невольно сжал кулаки.
Чужак не заставил себя ждать.
Сила его, подобно приливу захлестнула пустую улицу, опередила хозяина. Сердце учащенно забилось и, еще не увидев противника, Лабарту знал: Он ровесник мне, жил до потопа. Две тысячи лет ему, не меньше.
Чужак вышел из-за угла и остановился, не дойдя пары шагов. Прищурился, небрежно облокотился о стену. С виду -- обычный человек, не слишком высок, и лицо из тех, что не запомнятся, если увидишь в толпе. Легкий кожаный доспех, иссеченный в битве, но оружия нет. И ни украшений нет, ни амулетов... Свалявшиеся волосы скручены в узел на затылке, а по губам блуждает ленивая усмешка.
-- Ты нарушила уговор, -- проговорил он, глядя на жрицу. -- И должна покинуть город.
В моем Лагаше он смеет...
Лабарту сам не заметил, как шагнул вперед.
Инанна-Атума попыталась остановить его, но не успела. Рука ее лишь задела край рубашки, а возглас пронесся мимо сознания.
-- Кровь, что пила она -- мой дар, -- сказал Лабарту. Еле слышное эхо повторяло слова. -- Кровь моей жертвы, тебе не принадлежащей. Инанна-Атума ни в чем не преступила правила и не нарушила уговор.
Чужак окинул его внимательным взглядом, склонил голову набок. Легонько стукнул пальцами по стене -- посыпалась пыль. Из пролома серой тенью метнулась кошка и тут же исчезла за углом, лишь след ее страха остался.
-- Я так не думаю, -- проговорил чужак и усмехнулся шире.
-- Она не нарушила правил, -- упрямо повторил Лабарту.
Ярость закипала в груди, яркая, как пламя жажды. И на миг показалось, что не дома вокруг, нет -- пальмы и берег канала. Показалось, что не незнакомый экимму стоит впереди, а тот, рыжеволосый, надменный и гордый. Тот, кто пришел в Лагаш и нарушил законы. И после вызвал гнев людей и погубил пьющих кровь в земле черноголовых...
Эррензи.
Тот, из-за кого сошел с неба колдовской огонь и обрушился на Лагаш.
Белый, сияющий, прозрачный... И земля замерзает под ногами, а глаз не отвести -- вот идет навстречу пламя, убивает все на своем пути, обрывает дыхание жизни...
-- Ты откуда явился такой, защитник? -- со смехом спросил чужак, и морок развеялся.
Лабарту сделал глубокий вдох. На языке осел вкус пепла, крови и страха.
-- Из Аккаде, -- сказал он. -- Я хозяин Аккаде.
Чужак расхохотался еще громче, мотнул головой, привалился к стене. Лабарту стиснул зубы, крепче сжал кулаки. Азу шевельнулась у него за спиной, тронула за плечо, но он не обернулся.
-- Аккаде? -- переспросил, наконец, чужак, и в голосе его все не стихало веселье. -- Недолго тебе осталось быть там хозяином! Разве что захочешь владеть развалинами, где поселятся дикие звери?
Развалинами?.. Стены Аккаде несокрушимы, многочисленны войска лугаля. Аккаде не может...
Лабарту смотрел на чужака, не понимая, а тот продолжал:
-- Хотя, ты ведь и сам уже знаешь это, верно? Оттого и пришел сюда, искать новую землю? Только слишком слаб ты, чтоб быть хозяином Лагаша, да и любой другой город вряд ли сможешь удержать!
Лабарту взглянул на солнце -- лишь на краткий миг -- и сердце забилось ровно. Свои мысли слышал словно издалека и был спокоен.
-- Ты прав, -- сказал он. -- Я слишком слаб, чтобы драться с тобой.
И рванулся вперед, схватил незнакомца за руку, сжал запястье, крепко, как только мог. Чужак ничего не успел ответить, лишь встретился взглядом.
-- Весь мир погас для тебя, -- проговорил Лабарту, тихо, но ясно -- каждое слово отдельно. -- Запахи, звуки и чувства исчезли. Есть лишь мой голос, и он для тебя путеводная нить, и больше не на что опереться.
Чужак застыл. Из глаз его, цветом похожих на ненастное северное небо, казалось, исчезла жизнь. Брови его остались чуть нахмуренными, а губы полуоткрытыми.
-- Ты слышишь меня? -- спросил Лабарту.
-- Да, -- отозвался тот. Голос его звучал глухо, словно со дна колодца.
Ты была права, Тирид. Лабарту невольно улыбнулся и разжал пальцы. Рука незнакомца не упала, осталась висеть в воздухе, словно на невидимых нитях. Пьющие кровь подвластны мне, как и люди.
-- Мое имя Лабарту, -- заговорил он. Чужак не шелохнулся, глаза его были по-прежнему пусты. -- И отныне, каждый раз, когда ты услышишь это имя, или увидишь меня, или вспомнишь обо мне, тебя будет охватывать страх. Сковывающий, безумный, не дающий пошевелиться, лишающий воли и силы. Пожелаешь бежать прочь, но не сможешь. Захочешь молить о милосердии, но голос тебя покинет. Решишь драться -- не сможешь сдвинуться с места. И всем приказам моим будешь повиноваться, до единого.
Ни ответа, ни тени понимания. Даже ресницы не дрогнули. Словно и не живой экимму это, а изваяние.
-- А теперь, помня все, что я сделал, пробудись, -- сказал Лабарту и отступил на шаг. -- Пусть вернутся к тебе образы, ощущения и звуки.