Чужак вздрогнул, словно просыпаясь, и вновь встретился взглядом с Лабарту.
И в тот же миг изменился, мгновенно, словно подменили его -- кровь отлила от лица, испарина выступила на лбу, и воздух, казалось, задрожал от запаха страха. Рука вцепилась в стену, кроша кирпич. Рот дергался, словно чужак пытался заговорить.
-- Уходи! -- велел Лабарту. -- И больше никогда не возвращайся в Лагаш!
Чужак развернулся и ринулся прочь, не разбирая дороги. Пыль не успела осесть -- а он уже скрылся из виду.
-- Как ты это сделал? -- спросила Инанна-Атума.
Что-то новое было в ее голосе, но почтение или же испуг -- Лабарту не понял. И потому несколько мгновений помедлил, глядя на остывающее тело Нидинту, и лишь затем ответил:
-- Это мой дар. -- И прибавил, не поднимая глаз: -- И в нем моя сила.
2.
Когда Лабарту вернулся из гавани, жрица ждала его на прежнем месте. Случайный прохожий принял бы ее за женщину, отдавшуюся скорби. Вот сидит она, на земле, в пыли, позабыв про полуденное солнце, горюет об убитой. Горе и смерть -- частые гости захваченных городов.
А этот город сам открыл ворота...
Лабарту опустил тело Кури возле Нидинту, молча встал рядом. Тогда Инанна-Атума, поднялась, привычным жестом отряхнула одежды, взглянула вопросительно.
Но Лабарту лишь качнул головой. Положил под руку Кури меч, так и не вкусивший крови, и подобранные на пристани лук и стрелы. Чьи они -- врагов или своих -- не знал, да и важно ли это? Воин отправится в дальний путь вооруженным, вот и все, что нужно знать.
Затем снял свои серебряные браслеты и надел на закоченевшие запястья Нидинту. И руки ее сразу показались тонкими и хрупкими, словно не взрослой женщине принадлежали, а девочке-подростку.
-- У меня нет женских вещей, чтобы дать ей с собой, -- проговорил он, подняв глаза на жрицу. -- Найди ей гребень, или зеркало, или другую вещь, из тех, что радуют женское сердце.
Инанна-Атума склонила голову набок. Длинная серьга качнулась из-под волос, солнце блеснуло на ней, распалось золотыми искрами.
-- Похорони их, -- продолжал Лабарту. -- Пусть проведут погребальные обряды и принесут поминальные жертвы, как полагается. Похорони их, как свободных, и дай им в путь все, что необходимо.
-- Я сделаю, как ты просишь, -- отозвалась Инанна-Атума и чуть приметно улыбнулась. И не было в этой улыбке и тени радости, лишь понимание и печаль.
Должно быть, так улыбалась она, когда была человеком. В степи, в шатре своего мужа...
-- Но только что с того пользы? -- спросила жрица. -- Есть ли у них дети? Кто будет из года в год приносить жертвы предкам и поминать их имена в молитвах?
-- Похорони их, -- повторил Лабарту и отвернулся. -- А я сегодня покину Лагаш.
-- Куда ты пойдешь? -- Показалось, или и впрямь в ее голосе мелькнула тревога?
-- В Аккаде. -- Лабарту снял с шеи шнурок, стряхнул с него амулет -- тот упал под ноги, в пыль -- и перевязал спутавшиеся волосы. Затем поплотнее затянул пояс, спрятал под него печать. Дорогая, тонкая ткань пропылилась и потускнела. Ни слуг, ни кораблей, ни украшений... Признает ли кто теперь в одиноком путнике Лалию из Аккаде?
-- Я слышала, поля там сожжены, а город осажден, -- проговорила у него за спиной Инанна-Атума.. -- Быть может, тебе стоит остаться здесь и переждать, пока утихнет война?
-- Я не боюсь людей, -- отозвался Лабарту. -- Хоть эти и правда жестоки и многочисленны.
-- Они называют себя кутиями. -- Инанна-Атума на миг замолкла, а потом продолжила. -- И, хоть и тяжко это слышать, но слова его были правдивы. Быть может, от твоего города остались одни лишь развалины.
-- Этого не может быть, -- возразил Лабарту, обернувшись. -- Стены Аккаде несокрушимы, эту крепость невозможно взять.
Инанна-Атума вновь улыбнулась и качнула головой.
-- Нет такой крепости, -- проговорила она, -- которую невозможно взять.
3.
Городская стена была цела. Ровные ряды кирпича, потускневшая под летним солнцем краска -- разноцветные охранительные знаки... Да, стена осталась, но ворота были сорваны и брошены в пыль. Огромные, деревянные, скрепленные бронзовыми полосами, лежали они по обеим сторонам дороги.
В моем городе не было стены.
Лабарту старался идти чуть ссутулившись, глядя под ноги, -- чтобы ничем не отличаться от жителей Лагаша. А они, впустившие чужаков в свой город, теперь старались стать незаметнее и тише.
Речной ил и городская грязь, казалось, въелись в кожу, а волосы и одежда пропитались дымом. И откуда-то то и дело тянуло запахом свернувшейся крови, и во рту мерещился ее ядовитый привкус.
Лабарту мечтал о воде. Сбросить одежду и нырнуть с головой, смыть с себя войну и беды людей. Но есть ли чистая вода в этой земле? И ничего не оставалось -- лишь идти вперед, опустив голову, не глядя по сторонам. Но мысли убегали прочь, и глаза уже не замечали утоптанной земли под ногами.
...не было стены, и город лежал между рекой и каналом. И на рассвете, с крыши нашего дома я видел степь. И бегущие меж полями дороги на Киш и Урук. И...
-- Эй, стой! -- Его схватили за плечо и развернули, грубо.
Не успев подумать, Лабарту схватил незнакомца за руку, и лишь тогда поднял голову, встретился с ним взглядом.
Это был чужеземный воин, невысокий, но коренастый, загорелый почти до черноты. И что хотел он и отчего остановил путника, покидавшего город, теперь не понять -- Лабарту ни слова не успел произнести, а взгляд человека уже остановился, дыхание стало размеренным и глубоким.
Люди слабы. Прикосновения и взгляда достаточно, чтобы увлечь их темную глубину, заставить повиноваться... Ты не зря остановил меня. Тебя вела судьба.
Поодаль, возле полупустых торговых рядов, стояли другие воины. Один из них обернулся, и Лабарту почувствовал настороженный взгляд.
-- Скажи им, -- тихо проговорил Лабарту, -- что у тебя дело ко мне. Пусть не тревожатся.
Воин повернулся, по-прежнему держа Лабарту за плечо, и крикнул что-то своим. Слова показались знакомыми, но все же не разобрать их -- даже в степи, где кочует Ашакку, говорят по-другому.
Ашакку.
Ветер зашелестел в зарослях тамариска, и Лабарту на миг зажмурился, глубоко вздохнул. У воздуха был привкус асфальтовой смолы -- память о сгоревших лодках.
Где ты, Ашакку? Быть может, страшась воинственных полчищ, ты поспешила ко мне, в Аккаде? И ждешь меня сейчас за высокими стенами? Но если...
-- Сейчас ты пойдешь со мной по дороге, -- сказал Лабарту, глядя на человека, оказавшегося в его власти. -- А потом, когда город скроется из виду, переберешься на другой берег Тигра. Там, в степи, станешь искать юную женщину, владеющую стадами. Как зовут ее сейчас -- не знаю, но спрашивай у всех, что нужна тебе Ашакку, что Лабарту послал тебя к ней. И как найдешь, скажи, чтобы прислала мне весть о себе. И пока не найдешь ее -- не будешь знать покоя.
Мимо проехала повозка. Погонщик настороженно косился на стражников, стоящих у ворот. И не зря -- чужеземцы уже направлялись к нему.
Что ж, самое время. Пора.
-- Пока они не смотрят на нас, -- проговорил Лабарту, -- идем.
Глава десятая
Обратный путь
1.
Издалека казалось, что и это селение брошено -- тихо в нем, скот не блеет, собаки не лают, и людские голоса не слышны. Лишь вороны с хриплым карканьем кружатся над полями, взлетают и опускаются вновь. Солнце опускается к горизонту, и вечерний свет мягко ложится на дорогу. Но стоит приглядеться, и ясно -- не от закатных лучей покраснела вода в каналах. И смрад разложения, пронизавший, кажется, всю страну, -- чем ближе к домам, тем сильнее. Сладковатая отрава заполнила воздух и затмила все: запахи трав, осенних цветов и людских жилищ.
Только запах войны остался. Запах огня и бронзы.