Лабарту медленно допил вино, а потом взглянул на Ашакку и улыбнулся. Слова пришли сами, не пришлось их искать.
-- Ты достойна большего, чем степь, -- сказал он. -- Пусть путь твой будет легким, пусть все враги склонятся перед тобой и пусть в друзьях у тебя не будет недостатка. И знай -- где бы ты ни была, я помню о тебе.
2.
Женщину звали Зу. Она отвела гостя в свой шатер и, усадив на почетное место, велела подать ему воды и пива, а потом принялась за распросы. Лабарту смотрел на нее и не мог надивиться. Вела себя, словно старшая женщина рода, но была еще очень молода.
Но в этом кочевье все молоды...
Здесь нет стариков, да и вовсе народу здесь немного, всего несколько семей. А стада многочисленны, -- тучные, пышущие здоровьем овцы, белые и рыжие, черные и крапчатые. Дети бегают среди шатров, но не путаются без толку под ногами, -- все, кто старше четырех лет, уже приставлены к делу. Женщины не сидят без работы, а мужчины, чем бы ни были заняты, всегда держат при себе оружие, -- длинные ножи, пращи и луки.
Богатое кочевье. Богатое... и молодое.
Да, по всему видно, не так давно откололись эти люди от своего рода, не так давно обрели свободу и богатство. Потому и распрашивают столь внимательно о том, что творится вокруг.
-- Госпожа так гостеприимна и добра ко мне, -- сказал Лабарту и на миг прижал руку к сердцу. -- Где хозяин твоего шатра? Я хотел бы и его поблагодарить за угощение и заботу.
Зу опустилась напротив, расправила складки широкой одежды. Взглянула искоса, словно раздумывала над ответом, взвешивала слова.
Красивая...
Да, красива -- жаркой южной красотой, притягательной и темной. Так красива змея, скользящая в траве, и пантера, готовая прыгнуть. Лабарту встретил ее взгляд и не отвел глаз.
В Баб-Илу много женщин, но такой не видел.
Зу повернулась, и покрывало сползло на плечи, открыло черные, блестящие волосы.
-- Мой муж ушел на восток, -- сказала Зу, едва приметно растягивая слова. -- В земли, где кочуют наши соседи. Через две или три ночи вернется, не раньше.
И улыбнулась.
От этого вдруг стало душно, сердце заколотилось быстрее.
-- А пока его нет, --проговорил Лабарту, -- ты здесь хозяйка? Никто не смеет тебе перечить?
-- Пока его нет, -- голос ее стал глубже, а глаза, казалось, потемнели, -- я могу делать все, что пожелаю.
Она замолчала, по-прежнему не отводя взгляда и не скрывая улыбки. Ждала ответа, и пальцы ее перебирали звенья тяжелого ожерелья, грубые медные кольца.
В разноцветной одежде, в тонкой накидке, в украшениях, которые я сам сделаю для нее и сам на нее надену, она станет еще прекраснее... Все в городе будут дивиться на нее, все спросят: Где ты нашел такую драгоценность?
Лабарту отвернулся, пытаясь успокоить мысли.
Правильно ли? шепнул голос Кэри. Издалека, из темной глубины забытья. И Лабарту едва удержался, чтобы не ответить.
Но даже мысленно не отозвался, лишь вспомнил день, проведенный среди шатров Ашакку, и путь по ночной степи.
Он шел среди высокой травы, раздвигая руками стебли, смотрел на звезды. Шел вдоль реки, и звери, спустившиеся к водопою, замирали или мчались прочь, почуяв приближение экимму. Страх их был почти осязаемым, тягучим и тусклым, но Лабарту едва замечал его. Вновь и вновь он вспоминал то, что сказала Ашакку.
"Когда же придет мой хозяин и скажет: "У тебя теперь есть сестра в Баб-Илу?"
Столько лет, долгие сотни лет, в Аккаде, а потом в городе, что звался Вратами Бога, Лабарту жил один. Почти всегда в его доме были женщины: служанки, наложницы или жены. Но то были люди, а люди недолговечны, появляются и исчезают, как весенние цветы.
И с любой я мог расстаться... Только с Ашакку -- не смог.
Долгие годы Лабарту кочевал в степи, и сколько женщин перебывало возле очага в его шатре? Не счесть. И Ашакку взял в жены, как и прочих, -- на недолгий срок. Но миновала одна зима, затем вторая, и понял, что пройдет дюжина лет, пора будет менять облик и имя, а оставить Ашакку -- не сможет. И понял, что хочет делить с ней все -- чувства и мысли, солнце и кровь. Обратил, сделал экимму, и больше не был одинок.
Но я не выбирал ее, не искал среди людей ту, что достойна оживления кровью... Как и Кэри...
Да, в том, лесу, где скитался он, становясь то человеком, то демоном, то зверем, он не искал никого и не выбирал. Но заметил ее на берегу ручья, одетую в шкуры, иду щую к воде. Ее движения, неторопливые и осторожные, солнечный свет, вспыхнувший на волосах - коснулись его сердца. И понял, что хочет украсть ее, забрать и оставить себе. Понял и не раздумывал ни мгновения -- сделал то, что пожелал.
Я хотел, чтобы она всегда была рядом... Но Кэри умерла, из-за меня.
А Ашакку уходит, далеко, за горы Загроса. И слова, сказанные ею, справедливы.
Ночный воздух был полон запахами реки, трав и далеких костров. Лабарту остановился, чтобы сделать глубокий вдох, и решение пришло само.
Не стану ждать и полагаться на случай. Выберу самую лучшую женщину, оживлю своей кровью, и буду жить в радости.
Словно в ответ речная птица вскрикнула в зарослях тростника и вдалеке завыла гиена.
Зу ждала ответа. По губам ее блуждала улыбка, выбившаяся из-под гребня прядь змелась возле шеи, пальцы неспешно скользили по ожерелью.
-- Ночлег в твоем кочевье был бы желанным для меня, -- проговорил Лабарту. Степной ветер развевал занавесь у входа, но жаркая духота подступала все ближе, мешала говорить. Словно огонь разожгли в очаге посреди шатра, как в зимнюю ночь... -- Но сегодня к закату солнца я переправлюсь через реку, уйду прочь из степи.
Зу повела плечами, сбрасывая сползшую накидку, и качнула головой.
-- Ночь в моем кочевье -- не лучшее время, -- сказала она, вкрадчиво и тихо. -- В шатре этом тесно. Даже когда мой муж вдалеке... Вторая жена моего господина, мой сын, ее дочь, мой брат с женой и детьми -- все они ночуют здесь...
Лабарту закрыл глаза. За опущенными веками плясали цветные пятна, красные и рыжие, -- рваные языки пламени в темноте.
-- Твой муж, должно быть, лишен сердца, -- отозвался он, -- раз заставляет тебя тосковать в одиночестве.
Зу засмеялась. Не открывая глаз, Лабарту поймал ее ладонь, сжал обеими руками.
-- Но я могу развеять твою тоску, -- продолжал он, и слова рождались сами, текли легко. -- Могу скрасить тягостные часы ожидания. Солнце еще не миновало полдень, весь день впереди...
-- И впрямь, буду рада, если гость скрасит мое одиночество. -- Голос Зу стал глубже и темнее. Глубже колодцев, темнее безлунной ночи. -- И все же шатер моего господина -- не лучшее место. -- Она осторожно освободила свою ладонь и продолжила: -- Вверх по течению, у самой воды растет старая ива. Если желает мой гость, пусть идет туда, а я приду следом.
-- Да, -- ответил Лабарту и открыл глаза. -- Буду ждать тебя там.
3.
Ночной путь и палящее солнце сделали свое дело -- глаза слипались, клонило в сон. Хотелось лечь прямо тут, возле шуршащих тростников, подставить лицо живительным лучам и погрузиться в сновидения. В полдень не приходят кошмары, в полдень силы вливаются в тело вместе с солнечным светом, уносят все печальные мысли. Даже жажда может отступить, если спать в пылающем зное. Пусть на время, но может...
Нет. Не сейчас.
Лабарту отступил к стволу дерева и сел в тени, пронизанной яркими дрожащими бликами.
Ветер шептал что-то в склоненных ветвях ивы. Листья ее шелестели, касались ленивой воды Евфрата.
Она придет, и я обращу ее... И, не медля ни мгновения, уведу с собой в Баб-Илу. Да, сделаю так.