После удачной переправы у Ньяунгу генерал Слим собрал силы для последнего удара по Мандалаю. Это было 19 февраля. У Слима уже было три полных дивизии на восточном берегу реки, еще две были готовы присоединиться к ним. А с юга от Мейтхилы наступала 17-я дивизия.
После приказа о наступлении 19-я дивизия двинулась со своего плацдарма у Сингу дальше на юг. Через три недели ожесточенных и кровопролитных боев она ночной атакой смогла захватить последнюю позицию противника на холме к северу от Мандалая. Там теперь на закате солнца лежали достаточно уставшие солдаты и с удовольствием смотрели на древний город бирманских королей с его белыми, позолоченными пагодами. Честолюбивое желание первыми войти в город получило новую подпитку при виде его древних святынь, залитых солнечными лучами. Генерал Рис, командир 19-й дивизии как раз говорил своему адъютанту:
- Эти типы уселись в каждой из этих пагод, в каждом ларце, даже под ними у них бункеры. Нам нужно буквально штыками выщекотать их оттуда поодиночке, - как вдруг заметил, что пуля японского снайпера убила адъютанта. Он просто упал как подкошенный, пуля попала ему прямо в лоб. Рис любил Бирму и ее памятники культуры со времен своей службы здесь военным атташе при генерал-губернаторе. Собственно, именно здесь, в Мандалае, он очень хотел пощадить их. Но он больше не мог ждать, ведь японцы могли переформироваться. С тяжелым сердцем генерал приказал атаковать.
Одновременно с запада ударили 20-я и 2-я дивизии. Первой целью была ратуша с туннелем под ней. Саперы закатили во входы в туннель бочки с горящим бензином. так что защитникам оставалось только два выхода: сдача в плен или самоубийство.
Как столь часто в этой войне, здесь проявилось воспитание японского солдата - не прекращать борьбу в самой безысходной ситуации и не подымать руки верх. Они укреплялись на последних руинах, отстреливались до последнего патрона и чаще всего теряли при этом свою жизнь.
Последним препятствием на пути солдат 19-й дивизии, прозванной из-за ее эмблемы "Кинжальной дивизией" был Форт-Дафферин, старинная цитадель с толстыми глинобитными стенами. Генерал Рис, которого любой мог узнать издалека по ярко-красному нашейному платку, медлил с фронтальным ударом, хотя и стянул к месту атаки достаточно артиллерии. Перед ним находился бирманский памятник культуры, хорошо знакомый ему даже изнутри. Тут он вспомнил о подземном канализационном канале, который вел прямо в центр сооружения.
- Саперный взвод ко мне! - приказал он лейтенанту, сменившему его погибшего адъютанта.
С саперами генерал беседовал долго и даже по памяти нарисовал несколько чертежей. Затем он отпустил взвод до наступления темноты. Солдаты получили резиновые костюмы, подходящее оружие, взрывчатку и взрыватели. Через час после захода солнца, под звуки продолжавшегося артиллерийского обстрела и треска винтовочных выстрелов, похожих на удары плетью, саперы пролезли во вход в канал и вброд шаг за шагом двинулись по грязи, сгибаясь все ниже, чтобы оставаться незамеченными и одним коротким ударом занять цитадель. Рис приказал обращаться со старинным сооружением как можно аккуратнее.
Внезапно ситуация изменилась. Огонь из Форт-Дафферина утих и постепенно совсем прекратился. Из форта вышла фигура в бирманском саронге, размахивая белым флагом, и двинулась к линиям атакующих. Как выяснилось, это был молодой бирманец, служивший переводчиком у японцев. Во время окончательной фазы боев ему удалось спрятаться. Теперь он просто сбежал. Рис очень удивился, узнав, что японцы покинули форт тайными тропами, чтобы маленькими группами пробиться через город.
Он не медлил. Человеку этому, казалось, можно было верить. Потому был послан штурмовой отряд. Солдаты перелезли через глинобитную стену и начали внутри форта поиск японцев. Но их там уже не было. Вместо этого, отряд утром столкнулся с саперами, перепачканными грязью и дерьмом и источающими ароматы канализации, которые тоже безуспешно искали противника.
В первой половине дня 21 марта 1945 года солдаты 19-й дивизии водрузили британское знамя над Форт-Дафферином. Город был взят, хотя отдельные группы японцев все еще отстреливались среди руин. День за днем с ними боролись солдаты 19-й, а затем и подошедших 2-й и 20-й дивизий, пока шум боя не утих окончательно.
Мандалай пал. Южнее города, по направлению к Мейтхиле, остатки японских войск, когда то контролировавших всю центральную Бирму, попали во все теснее сжимавшиеся клещи.
Эрику Томлину со времени взятия Мейтхилы мало удавалось отдохнуть, потому что он и несколько гурков, все опытные ветераны 17-й дивизии, постоянно занимались разведкой. Но им теперь не нужно было все время ходить пешком: разведывательное подразделение получило танки "Валентайн". И на одной из таких машин, стальные бронелисты которой под солнцем накалялись как духовка, Томлин, Нугунг и еще один гурка уселись за башней с небольшой пушкой. Им нужно было провести разведку в деревне, в которой, как утверждали бегавшие вокруг бирманцы, еще оставались японцы.
Доехав до одной хижины на сваях, Томлин спрыгнул с танка и пробрался вперед. Оба гурки прикрывали его.
По знаку Томлина Нугунг последовал за ним, другой гурка продолжал прикрывать. Ничего не было слышно, кроме пения птиц из леса. Казалось, что здесь даже нет кур и свиней. Но хижины были в порядке. Только одна из них упала. Похоже, ее сваи прогнили и теперь торчали в разные стороны.
На лице гурки было озабоченное выражение. Наконец он заметил:
- Что-то не нравится мне все это. У меня мурашки ползут по спине.
- Это пройдет, как только ты снова залезешь на раскаленную бронеплиту танка.
Но Нугунг покачал головой:
- В деревню, в которой больше нет японцев, обычно возвращаются жители. А тут нет. Почему?
Подошел второй гурка и сухо сказал: Потому что тут стоит пушка.
-Где? - насторожился Томлин.
- Присмотритесь, но только не подавайте виду, - напомнил гурка. - Одна из свай этого обрушившегося дома вовсе не свая. Это труба.
Тут и у Томлина мороз прошел по коже. Теперь и он видел трубу. Ствол? Пушка? А есть ли у нее расчет или он сбежал?
- Назад, - прошипел он сквозь зубы. Они пошли, будто бы ничего не заметив, назад к танку, стоявшему перед деревней, откуда еще нельзя было увидеть обрушившийся дом. Когда они рассказали об этом командиру танка, тот сначала обругал маленький калибр своей пушки, но потом сказал:
- Залезайте наверх, мы еще раз посмотрим на эту штуковину, но со стороны.
"Валентайн" вертелся между первых домов, пока командир танка не разглядел странную трубу. Он отъехал в сторону и присмотрелся, будет ли труба поворачиваться. И - смотри-ка - она последовала за танком, поворачиваясь медленно, но отчетливо.
Томлин одним прыжком соскочил с танка и покатился между парой банановых деревьев. С другой стороны спрыгнул второй гурка. Нугунг, присев за башней, кажется, чего-то ждал.
И в эту секунду из трубы вырвалась яркая даже при свете дня вспышка. Снаряд ударил точно в башню возле пушки и сорвал башню. От удара Нугунга сбросило с танка, а затем неразорвавшийся снаряд безвредно упал в кустарник.
Томлин выстрелил первым и по дымному следу понял, что залп его был направлен верно, как раз туда, где должен был находиться расчет пушки. Из танка выпрыгнули две фигуры. Один из танкистов вытаскивал погибшего командира. Он был в башне, когда в нее попал снаряд. Вырванная из крепления башня сломала ему шею.
Вчетвером они окружили спрятанную среди руин пушку, но со своим легким стрелковым оружием мало что могли с ней сделать. Возможно, состоялась бы длительная перестрелка с неопределенным исходом, если бы вдруг сзади не появился второй "Валентайн". Его экипаж не стал долго раздумывать и открыл огонь по куче обломков из пулемета, пока там все не утихло. Томлин и другие нашли там двух мертвых японцев и остатки 75-мм пушки. Нугунг, о котором они почти забыли в суматохе боя, выполз к ним и с еще несколько оцепенелым видом поинтересовался, что тут, собственно, произошло.