Е. В. СУМЛЁНОВА
ЗЕМЛЯ И ЛЮДИ
ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ
Редакционная коллегия
Л. Б. АЛАЕВ, А. Б. ДАВИДСОН, Н. Б. ЗУБКОВ,
Г. Г. КОТОВСКИЙ, Р. Г. ЛАНДА,
К. В. МАЛАХОВСКИЙ (председатель), Н. А. СИМОНИЯ
Ответственный редактор
В. Ф. ВАСИЛЬЕВ
© Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука», 1980
Сколько бы ни путешествовал человек, первые впечатления всегда самые памятные. Первая страна, как первая любовь — в ней и цветы ярче, и небо синее. Моей первой была Бирма — удивительная и разноликая. Страна, лежащая за двенадцать тысяч километров, у самого экватора, между Индией и Китаем. С трех сторон ее стиснули горы, и лишь юг открыт дыханию океана. Плодородные поля и выжженные солнцем саванны, горы и джунгли, каучуковые плантации, нефтяные вышки, рубиновые копи — это все Бирма. Золотая земля — так называли ее в древности.
На площади 678 тысяч квадратных километров живет 31,5 миллиона человек, большинству нет и тридцати пяти лет. Кроме областей собственно Бирмы — Рангунской, Мандалайской, Пегу и др. — в состав Социалистической Республики Бирманский Союз входят семь национальных областей: Качинская, Каренская, Минская, Монская, Араканская, Шанская и Кая. Этнический состав населения пестрый: в стране свыше двадцати миллионов бирманцев, примерно по два миллиона шанов и каренов, по нескольку сот тысяч монов, араканцев, чинов, качинов; много более мелких народностей и племен — кая, пао, палауны, нага, лаху, ва, ико и др. Национальные меньшинства занимают половину территории страны. А еще в Бирме живет около миллиона выходцев из Китая, Индии, Бангладеш.
Недра страны пока мало изучены. И все же разведанные месторождения полезных ископаемых позволяют заключить, что земля Бирмы таит в себе огромные богатства: олово, вольфрам, свинец, цинк, медь, никель, уголь, железная руда, серебро, драгоценные камни.
Страна эта крестьянская, в ней десятки тысяч деревень и триста городов, из них крупных — четыре, с населением более ста тысяч: Рангун, Мандалай, Моламьяйн и Бассейн.
Бирма лишилась свободы в XIX веке И одной из первых в Юго-Восточной Азии — в 1948 году — добилась независимости.
Все было просто: вчера стояли в аэропорту «Шереметьево», поеживаясь от февральской поземки, сегодня шагаем по горячей бирманской земле. Путь из зимы в лето недолог: семнадцать часов полета. В Москве еще лежал снег, в Ташкенте пахло парной землей, а в Карачи, едва сошли с трапа, в лицо ударил влажный, душный воздух. Низко висело пробитое звездами небо. В сумраке аэродрома приземлялись белые лайнеры, сновали ярко-желтые бензозаправщики, остро пахло карболкой. У входа в вокзал маячил солдат с тюрбаном на голове. В зале под феном, переговариваясь на гортанном языке, сидели женщины в легких сари, в их смоляных волосах белели привядшие цветы, тонкие браслеты на запястьях и щиколотках тихонько позванивали в такт движениям. У витрины с магнитофонами, подстелив под себя коврик, истово молился мусульманин.
Все было непривычно. Не удивлялся только летевший с нами мальчик лет пяти. В Карачи он деловито спросил отца: «Мы уже приехали в Карачарово? А почему дядя делает гимнастику ночью?»
Еще один перелет — и мы в Рангуне. Дома я не представляла себе, как это будет. «Обязательно купите мангусту, — советовали мне знатоки. — Прежде чем надеть туфли, проверьте, не заполз ли туда скорпион!»
Но зверьком я не обзавелась: так и не решила, с кем обрету больше хлопот. А проблема скорпиона отпала сама собой, потому что в Бирме носят открытые сандалии. Правда, в ванной, в старых кедах, поселился сверчок, и по ночам оттуда (вылетал серебряный пунктир.
Вечерами наш дом полнится странными звуками: басом «мычат» лягушки; прошелестит в зеленой изгороди тугое, тяжелое тело змеи; раздастся возглас «ток-кэй!» — это живущая на чердаке ящерица геккон выползла на охоту. Иногда с потолка шлепается хвост маленькой прозрачной ящерки-мухоловки — то ли сама отбросила, то ли откусил кто-то в драке. Хвост еще шевелится, а на него уже нацелился юркий ручеек вездесущих муравьев.
Итак, мы живем в Рангуне.
РАНГУН — СЕРДЦЕ БИРМЫ
Каков он, сегодняшний Рангун? Сразу и не ответишь. Очень разный. Его старый, некогда чопорный, а ныне обветшалый английский центр не похож на живописную бирманскую часть города, а китайские кварталы отличаются от индийских районов.
На его улицах классические буддийские пагоды и ступы соседствуют с индуистскими святилищами и с китайскими храмами, на крышах которых застыли, изогнувшись, чешуйчатые драконы, а иногда можно встретить, (правда редко, строгие готические кафедральные соборы.
Большинство бирманцев носит национальные длинные юбки лоунджи, но мелькают в толпе индийские сари, американские джинсы, китайское платье. Яркие краски одежд девушек перебивает оранжевый цвет буддийских монашеских тинганов.
Наверное, можно было назвать город пестрым, но пестрота предполагает суетность, спешку, а этого в характере Рангуна нет. Он нетороплив, полон достоинства, степенен, хотя двухмиллионное его население в среднем моложе тридцати. Дома все прячутся в зелени, каждый не похож на другой.
Недавно я наткнулась на любопытную зарисовку города, сделанную журналистом Ассошиэйтед Пресс. «Рангун — город, замкнувшийся в прошлом, — пишет он. — Ни небоскребов, ни рекламных щитов, ни неоновых огней, ни фешенебельных отелей с барами, ни модно одетой молодежи. Скромность женщины определяется длиной рукавов ее блузы». Но тот же журналист вынужден добавить: «Политика изоляционизма избавила Бирму от роста преступности, от контрастов нищеты и роскоши и позволила сохранить простые и милые черты традиционного общества. Город чарует спокойной и естественной красотой».
Заря только занимается, ночную тишину еще сверлят цикады, а Рангун уже на ногах. Пошли первые, полупустые автобусы; во дворах жгут сухую траву — пахнет дымом; спешат на рынок крестьяне с корзинами на коромыслах.
Скоро откроются учреждения, и в деловой центр помчат машины, потянется чиновный люд к своим конторам. К началу занятий в университете и колледжах улицы заполнят студенты — коротко стриженные, спортивного сложения юноши в аккуратно выглаженных рубашках, непременно с авторучкой в кармане; длинноволосые девушки, тоненькие и изящные, как статуэтки из сандалового дерева. Неторопливо пойдут от дома к дому бритоголовые, босые монахи, поплотнее запахнув оранжевый тинган и прижав к груди круглую черную чашу для подаяний. День начался.
Рангун пахнет остро и пряно. Запахи поджаренного арахисового и кокосового масла смешиваются с запахом выхлопных газов. Жизнь города, как всюду в тропиках, выплеснута на улицу. Расположились на земле харчевни, наполняя воздух ароматом горячего риса и острых специй; на лотках выложены аппетитные булочки, прикрытые полиэтиленом от назойливых мух. У колодцев и колонок — городские открытые прачечные и бани: плещется детвора, стирают белье и купаются в легких, завязанных на груди юбках женщины. В тени дерева любители играют в шашки, нарисовав доску прямо на земле. Неподалеку устроился парикмахер: осколок зеркала, (прикрепленный к дереву, табурет и отточенный нож — все его хозяйство. Если надо, он может заменить лекаря-сделать примочку, прочистить уши, поставить компресс. Есть в городе и модные частные салоны, но они не по карману простым горожанам.
В Рангуне сравнительно мало магазинов. Основные места торговли — базары. Наиболее известен базар имени Аун Сана. Здесь вам предложат всевозможные изделия из перламутра, плетенную из ротанга и расщепленного бамбука хозяйственную утварь, веера, зонтики ручной работы. Тут же, под навесами, работают ювелиры, резчики по дереву, гончары. Слышно, как стучит молоток сапожника, стрекочут швейные машинки портных.