— Так-так! — вспомнил начальник станции. — Так это ты самый? А я уж думал, что избавился от тебя.
— Не-ет! — не без гордости ответил Бубес. — От меня избавиться не так легко… Просто я в колхозе был.
— Что же ты там делал?
— Что делал? — с усмешкой переспросил Бубес. — Я там председателем был.
— Неужели никого другого не нашли?
— Тебе смешно… Представь себе, к моему приезду колхоз был накануне развала.
— Ну, еще бы!.. А говорили: через два-три года Дальний Восток расцветет, не узнать будет края!
— В два-три года? А ежели в десять — пятнадцать лет, так дело, думаешь, того не стоит?
Начальник станции покосился на Бубеса. Когда в тайге вот встречаются два человека, они — так уже водится — хотят узнать, кто сильнее — хотя бы в уменье поддеть другого словом. Начальник станции заметил, что у его спутника правая рука немного согнута в локте и крепко прижата к боку.
— Почему ты так странно руку держишь? — спросил он.
— Просто так… Привычка. Я много лет под мышкой кнут держал. С шестнадцати лет биндюжником ездил.
Этот парень, оказалось, видывал виды и где только не побывал! На прокладке дорог работал, на лесных разработках, на рыбозаготовках, на мелиорации, даже целину поднимал. А если верить ему, он с недавнего времени стал председателем колхоза «Икор», того, что недалеко от Волочаевки, на берегу реки Тунгуски, где строятся в последнее время поселенцы — и свои, и американские. Они там мебельную фабрику затеяли, целый город создать хотят вокруг сопки.
— Ах, да, — вспомнил вдруг начальник станции, — мне говорили, у вас люди разбегаются.
— Кто разбегается, а кто остается, — равнодушно ответил Шолом Бубес.
Они молча шагали, навстречу свирепому холодному ветру, низко опустив головы, будто тянули тяжелый плуг. Кругом в сумасшедшей пляске, предвещавшей ярость таежной вьюги, метались снежинки, реденькие и беспокойные. Начальник станции вдруг легонько толкнул Бубеса в бок и куда-то показал глазами;
— Вон, гляди…
Шолом Бубес и сам смотрел туда. В глазах блеснул недобрый огонек. На станционной платформе, в том месте, где останавливался обычно мягкий вагон, суетились два человека: долговязый американский экономист Прус и его жена Роза. Молодая женщина без конца переставляла баулы и чемоданы. Их было множество; они относились к того рода багажу, который люди берут с собой, отправляясь в дорогу «всерьез и надолго».
Начальник станции крикнул Бубесу в ухо:
— Вот, изволь!.. Насыпь им соли на хвост!
— Теперь ты меня опять будешь часто видеть, — только сказал Бубес, будто и не расслышав.
— То есть как?.. Снова будешь приставать?
— Еще как! Я уже начинаю: мы ждем не сегодня-завтра одну американскую семью. У них, вероятно, будет много вещей. Я потому и наведываюсь часто на вокзал… Ты мне разрешишь, я надеюсь, проехать с ними в товарном поезде?
— Надейся, мил-человек. Ты молод и полон сил, можешь надеяться!
И, не оглядываясь больше, начальник станции пошел к себе в жарко натопленную и насквозь прокуренную комнатку — закуток, наполненный телефонными звонками, треском телеграфного аппарата и воплями дежурного по станции. Прежде чем он успел притворить за собой дверь, оттуда вместе с волной теплого воздуха вырвался тоскливый вой, словно кто-то старался вызвать к жизни покойника в далекой тайге.
— Отвечай! Диспетчер!
Шолом Бубес остался один на морозном ветру, который с возрастающей силой набрасывался на голый деревянный вокзальчик. Шолом часто щурил глаз, будто его раз за разом били по лицу. Другой глаз наблюдал за готовившейся уезжать четой американцев, стоявшей сейчас на платформе. В коротеньком полушубке, сапогах и надвинутой на глаза шапке у Шолома Бубеса был вид человека, которому не раз уже приходилось только терпеливо ждать.
Снова ветер поднял снежную пыль во всем городе, понес на крохотный вокзал и, казалось, прихватил с собой маленькую женщину, изящную и смуглую. Расфуфыренная, похожая на спешившую к поезду обитательницу шикарного курорта, она подошла к стоявшим на платформе супругам Прус.
По зимнему пальто цвета бордо с узкой скунсовой оторочкой все узнавали иностранную докторшу Шрагер из колхоза «Икор», что на берегу Тунгуски, близ Волочаевки, — самую разбитную бабенку во всем Биробиджане. Сейчас она приехала проводить своих друзей и, стоя возле них, словно стерегла их багаж, время от времени бросая тревожные взгляды на Бубеса.
Жена экономиста Пруса уже несколько раз кричала мужу:
— Нечего туда ходить! Не имей с ними дела, и все!