Авром-Бер стоял, склонившись над ящиком, опустив в него руки, и странная мысль сверлила ему голову. Он, пятидесятилетний старик, лет тридцать тому назад похоронивший свою мать, сейчас, стоя над ящиком золота, почему-то вспомнил о том, что мать умерла очень тяжелой смертью.
Он как сейчас помнит ее мучения…
— Уснули, дяденька?
Авром-Бер спохватывается и выпрямляется, почувствовав руку у себя на плече.
— Нет, что вы, как можно? — с напускной шутливостью отвечает он. — Вспомнил, — смеяться будете, — мать свою вспомнил!
— Соскучился, старик?
— Да не в этом дело. Прошло уже тридцать лет, как она скончалась, а вот вспомнил, сам не знаю, отчего и почему, — сказал Авром-Бер, смущенно улыбаясь и почесывая бородку. — Жалко было смотреть, как она, бедная, мучилась, очень уж тяжело умирала, Бабушка моя, ее Соре-Итой звали, прямо таки убивалась. Она даже к знахаркам побежала.
— Это чтоб помочь матери умереть? — спросил Петров.
— Видно, так! — недоуменно улыбнулся Авром-Бер.
— Врача бы лучше вызвали, — говорит Ситников.
— Ах, — махнул рукой Авром-Бер, — да разве врачи помогут? Она и так уж сколько лет пролежала, не вставая, все молила бога о смерти…
— А знахарки что же? — спросил Петров, сдерживая улыбку.
— Они посоветовали вложить в руку матери золотой, — тогда ей легче будет умереть.
— Как это? — удивляется Петров, вопросительно глядя на Авром-Бера.
— Басни! — говорит Ситников, не отводя глаз от весов.
— Не басни, а средство для легкой смерти, сказали, как сейчас помню! — уверял Авром-Бер.
Ситников и Петров посмотрели на Авром-Бера, который вдруг задумался.
— Ну и что же? Дали матери золотой? — спрашивает Петров, снова сдерживая улыбку.
— Где его возьмешь? — ответил Авром-Бер, махнув рукой. — Всех родственников обошли, — нигде не то что золотого — следа его не нашли; извозчиками были, откуда у извозчиков золото… — Он сплюнул в сторону, вытер усы и протянул руку за очередным мешочком.
Сразу же за последними деревенскими избами начинается узкая дорога, ведущая к пологому взгорью. На эту дорогу в сопровождении четырех вооруженных всадников выехал Авром-Бер. Усевшись на возу, он опирался спиной об ящик. Ночь была темная. Двигавшиеся тучи заслоняли звезды и грозили дождем. С гор подул ветер и принес острый запах диких цветов. Авром-Бер громко чихнул.
— Застигнет нас в дороге дождь? — спросил Борис, молодой, стройный парень, который держался вплотную к возу.
Авром-Бер поднял голову, взглянул на небо и сказал:
— Нет, тучи идут в Маньчжурию.
— Проедем восемнадцатый километр, а там пускай себе льет, — говорит Борис, искоса поглядывая на Авром-Бера.
— Да, восемнадцатый… — Авром-Бер потер кулаком бороду. — И до тридцать восьмого дождя не будет. А уж восемнадцатый проедем сухими.
Борис повторяет:
— Все же когда проедем восемнадцатый, вздохнем спокойно, хоть и дождь будет. Вперед!
Авром-Бер отпустил вожжи, чтобы помочь небольшим, хорошо кормленным лошадкам взобраться на пригорок. Дул тихий ветерок. По обеим сторонам дороги с негромким бормотанием бежали ручьи, несущиеся с гор. Авром-Бер сидел на возу по-прежнему, опершись об ящик, и в голове у него мелькала веселая мысль о «пассажире», которого он везет… Это, пожалуй, самый богатый из всех пассажиров, которых ему когда бы то ни было приходилось возить… Он пытается прикинуть, сколько может стоить этакий ящичек золота. Авром-Бер вспоминает богатых пассажиров, которых он когда-то возил. Самым богатым был Ицик Койфман — галантерейщик. Его «оценивали» в сто тысяч рублей. А сколько может стоить вот этот ящичек золота? — спрашивает он себя и улыбается в усы. Авром-Бер поднимается со своего соломенного сиденья, упирается локтем в ящик и обращается к всаднику:
— Борис, погоди минуточку.
Борис останавливает коня, поворачивается к Авром-Беру и ждет, пока тот поравняется с ним.
— Сколько, к примеру, может стоить вот этот ящичек золота?
Борис приподнял голову, точно желая лучше понять неожиданный вопрос.
— Стоить? — переспрашивает он.
— Да, да. Стоить. В рублях.
Вопрос этот звучит для Бориса очень странно. Уже не первый транспорт золота охраняет он, но ни разу ему и в голову не приходило спрашивать о стоимости.
— Это дело секретное, — говорит Борис. — Кроме начальника и парторга, никто этого не знает.
— Секретное? — переспрашивает Авром-Бер. И его почтение к «пассажиру» явно возрастает. — Секретное? Но — вес? Сколько он может весить? Ведь ты же его выносил.