— Что же поделаешь, Петр Михайлович? Надо потешить ее высочество… Она так грустит.
— После неудачного сватовства? Но отчего же вы, милый мой, так плохо утешаете ее высочество, что она впадает в тоску? Ведь вы находитесь при ней безотлучно.
Должно быть, эта фраза не особенно понравилась Бирону, потому что он гневно набросился на слуг, убиравших зал.
— Не так, не так, черт вас побери! Я вам показывал, проклятые олухи!
Бестужев пошел к герцогине, улыбаясь про себя.
«И этот старший лакей обуреваем столь честолюбивыми планами, мечтами! Что это: заведомо немецкое нахальство или действительно в истории России возможны такие поразительные чудеса?»
Анна Иоанновна так и рванулась к своему «старому другу».
— Петр Михайлович, как я рада тебя видеть! — искренне вырвалось у нее.
— Спасибо, ваше высочество, что думаете обо мне, — тепло ответил Бестужев. — За мои редкие посещения простите великодушно. Сами знаете, какое теперь положение дел.
Анна Иоанновна внимательно посмотрела на Бестужева.
— Как изменился ты в это время, мой милый Петр Михайлович! Поседел еще больше, согнулся…
— Проклятая политика не красит нас, дипломатов, — усмехнулся Бестужев и круто переменил разговор: — Даете бал, ваше высочество?
— Да, Петр Михайлович… Уговорил меня Эрнст… Большой он хлопотун! — оживилась Анна Иоанновна.
— О, да! Он очень энергичный человек, — как-то загадочно проронил обер-гофмаршал.
— И знаешь, Петр Михайлович, он готовит мне какой-то сюрприз! Ты ничего не слыхал об этом?..
— Кое-что слышал…
— Представь, он говорит, что выписал какого-то великого человека… Как, бишь, он называл его? Ах, забыла…
— Великим магистром Джиолотти?
— Вот, вот! Эрнст говорит, что этот самый магистр обладает чудесным даром открывать будущее. Ты веришь в это, Петр Михайлович?
— Поживем — увидим, — уклончиво ответил Бестужев. — А вот скажите, ваше высочество, что это такое происходит с вашей гофмейстериной баронессой фон Клюгенау? Я во второй раз встречаю ее в слезах.
Анна Иоанновна смутилась.
— Однако, Петр Михайлович, я вижу, что ты, несмотря на все твои многочисленные дела, зорко следишь за всем, что происходит в моем замке, — вспыхнула она.
— Это не должно удивлять вас, ваше высочество: я — не только резидент ее величества, но и обер-гофмаршал вашего двора.
— Произошло то, — герцогиня заметно заволновалась, — что эта особа, влюбившись в Бирона, бегает за ним по пятам и дошла до такой дерзости, что позволила себе устраивать мне сцены ревности! Как тебе это понравится?
— А-а!.. — протянул Бестужев, щелкая пальцем по крышке табакерки.
— И я решила выгнать ее вон.
Бестужев, затянувшись табаком, спокойно ответил:
— Конечно, это ваше право, ваше высочество, но я не советовал бы вам пока прибегать к таким резким мерам: в Митаве и без того идет немало толков и пересудов. Баронесса ведь из среды митавских аристократов.
— Ты думаешь, так будет лучше? — задумчиво произнесла герцогиня. — Но она надоела мне!
— Советую вам, ваше высочество, сделать так, как я сказал!
— Ну ладно, Петр Михайлович!
Уезжая, Бестужев опять встретился с Бироном.
— Ну, Эрнст Иванович, завтра уже бал; а где же ваш великий чародей? — спросил он. — Смотрите, вы слишком разожгли любопытство ее высочества.
Бирон самодовольно усмехнулся:
— Где он, спрашиваете вы, Петр Михайлович?
— Да.
— Он у меня.
— Как?! — удивленно воскликнул Бестужев. — У вас? Когда же он прибыл?
— Вчера.
— Но я… я ничего не знал об этом… Стало быть, Джиолотти каким-то чудом объявился в Митаве?
— На то он и чародей, — хладнокровно ответил Бирон.
Бестужев задумался.
— Слушайте, Бирон, могу я сегодня поздней ночью приехать к вам, чтобы повидать ваше «венецейское чудо»? — тихо спросил он.
— Пожалуйста… Сделайте милость, Петр Михайлович!..
— Хорошо. Так ждите меня.
И поздней ночью, накануне бала, состоялось свидание Бестужева с великим магистром.
IX
«Вторая память»
Первая зимняя метель крутила над Митавой, и в старых печах древнего кетлеровского замка уныло завывал холодный ветер.
Бирон представлял Бестужеву Джиолотти. Это был человек высокого роста, с очень красивым лицом, хотя его черты были не совсем правильны и резко очерчены; он обладал движениями гибкими, но порывистыми, «ухваткой тигра», как подумал про себя Бестужев.