Способности обер-камергера к интриге не шли далее попытки отправить мужа своей любовницы на службу в Сибирь. Обиженному Трубецкому пришлось обращаться с «горькими жалобами» к отцу князя Ивана, обер-егермейстеру Алексею Долгорукову, который сделал сыну выговор. Но и старший Долгоруков пошел по стопам Меншикова и почти успел женить 14-летнего Петра на своей дочери — свадьбе помешала только неожиданная смерть царя. Иван Долгоруков во время агонии Петра II попытался провозгласить сестру императрицей и увлечь за собой гвардейские караулы. Но за вчерашним фаворитом (майором гвардии) никто не пошел. Затем последовала ссылка, а через несколько лет — новое следствие и казнь недавнего любимца.
Устранение кажущихся всесильными фигур трудно даже назвать дворцовыми переворотами, настолько легко они происходили. В этой легкости имелась и заслуга самого Меншикова: именно он и его сторонники своим натиском обеспечили воцарение Екатерины I, а затем — вопреки ее воле — вступление на престол Петра II с последовавшим тут же нарушением ее завещания. Правовой и моральный вакуум на самом верху политической системы неизбежно вел к подковерным методам борьбы и в данном случае обернулся против самого Меншикова. Фаворит, находясь на вершине земных почестей, оставался в одиночестве перед абсолютной властью монарха, которая могла внезапно совершить «отмену» и обратить милости к его противникам. Тогда — не только конец карьеры, но и исключение из властного круга и всей привычной жизни — лишение чинов, «чести», имущества, а то и жизни.
Бирон усвоил специфику российского двора и играл свою роль по иным, «европейским» правилам. «Не злоупотребляет своей силой, любезен и вежлив со всеми и ищет всевозможных случаев понравиться», — вполне одобрял его поведение де Лириа в 1730 году. «Он был довольно красивой наружности, вкрадчив и очень предан императрице», — признавал соперник Бирона фельдмаршал Миних. «В обхождении своем мог он, когда желал, принимать весьма ласковый и учтивый вид, но большей частью казался по внешности величав и горд», — описывал манеры фаворита Миних-сын.
Сын фельдмаршала отмечал не только хорошо известное честолюбие Бирона, но и черты характера, явно мешавшие на его «посту»: «то недоверчивость, то легковерие причиняли ему нередко многое опасное беспокойство. Он был чрезмерно вспыльчив и часто обижал из предускорения; если случалось иногда, что он погрешность свою усматривал, то хотя и старался опять примириться, однако же никогда не доводил до изустного объяснения, но довольствовался тем, что обиженному доставлял стороною какую-нибудь приязнь или выгоду». Таким образом, Бирон осознавал свои недостатки и умел исправлять ошибки — во всяком случае, до поры.
Жизнь фаворита или фаворитки не стоит представлять себе беззаботным существованием среди удовольствий и наград. У семейства Биронов, по сути, не было нормального Дома. Их апартаменты всегда находились во дворце, рядом с покоями императрицы: в московском деревянном Анненгофе спальня обер-камергера размещалась через три небольших покоя, а дальше — комнаты его жены и детей. Так же они жили и в Петербурге, куда двор переехал в начале 1732 года.
Незадолго до того, в декабре 1731 года, саксонский посол Лефорт писал: «На будущий год на границах Ливонии и Курляндии, между Ригою и Митавою, построят загородный дворец и назовут его Аннабургом. Со временем здесь образуется местечко, затем город и, наконец, резиденция. На будущее лето тут предполагается свадьба наследного принца прусского, который сохранит свое положение, а его потомки получат право на русский престол. Аннабург будет цветущим городом и резиденциею, достаточно близкою, чтобы во всякое время подать помощь избранному в мечтах герцогу курляндскому Бирону, в пользу которого царица откажется от всех своих притязаний на Курляндию и прусский двор тотчас же уступит ему права свои на это герцогство».[97]
Может быть, эту мечту о новой «резиденции» подал Анне как раз Бирон, имевший в виду ее практическую пользу на предмет обладания Курляндией? Но реальность не позволяла начать царствование со столь решительного шага. Да и свое положение фавориту постоянно надо было охранять. Отец и сын Минихи сообщали, что он постоянно присутствовал рядом с Анной, «которую никогда не покидал, не оставив около нее вместо себя свою жену». Императрица постоянно обедала и ужинала с семейством Бирона и даже в комнатах своего фаворита; «в угождение ему сильнейшая в христианских землях монархиня лишила себя вольности своей до того, что не только все поступки свои по его мыслям наиточнейше распоряжала, но также ни единого мгновения без него обойтись не могла и редко другого кого к себе принимала, когда его не было <…>. Герцог с своей стороны всеми мерами отвращал и не допускал других вольно с императрицею обходиться, и если не сам, то чрез жену и детей своих всегда окружал ее так, что она ни слова сказать, ни шага ступить не могла, чтобы он тем же часом не был о том уведомлен».
День за днем, год за годом постоянно находиться «при особе ее императорского величества» и при этом не надоесть, не вызвать раздражения — работа нелегкая. Реальные отношения при дворе не похожи на экранно-романные «тайны» с увлекательными интригами и приключениями. В действительности это рутинные будничные проблемы и обязательные церемонии, в том числе прислуживание за столом, переезды, надзор за подчиненными и слугами: не холодно ли в спальне; не заменить ли лакея, чья неловкость во время обеда была замечена гостями; каких лошадей и карету подать завтра на выезд; кого из придворных взять с собой на лето в Петергоф; каковы причины отсутствия одной из фрейлин, замеченного государыней; кого из желающих сегодня стоит допустить к государыне, а кого надо придержать под благовидным предлогом.
Через Бирона шли назначения на придворные должности, приглашения на дворцовые торжества, распоряжения об их подготовке; он вел дела с «гоф-комиссарами» («поставщиками двора»), причем обычно торговался по мелочам. Он выполнял обязанности как обер-гофмейстера (формально сохранявший этот пост Салтыков остался в Москве и реально дворцовым хозяйством управлять не мог), так и обер-шталмейстера, поскольку очень интересовался делами придворного конюшенного ведомства.[98]
За этими повседневными хлопотами нужно было всегда выглядеть свежим и быть одетым к месту, вовремя замечать перемены настроения государыни, развлекать ее неожиданными и непременно приятными сюрпризами — вроде того, как в 1734 году несколько раз во дворце, «к высочайшему удовольствию» императрицы, показывались «острономические обсервации», а также «пневматические и гидравлические опыты». Впрочем, с не меньшим интересом Анна любовалась доставленной из Англии в 1737 году «великой птицей Струе или Строфокамил» и ученым слоном из Ирана, которого она «более часу смотреть изволила». В 1739 году фурор при дворе произвела «мужицкая жена» Аксинья Иванова, обладавшая пышной черной бородой и усами. Придворные спорили, является ли Аксинья женщиной, но академики рассеяли сомнение: бородатую даму подвергли научному «осмотрению» и установили, что она — «подлинная жена и во всем своем теле, кроме уса и бороды, ничего мускова не имела».
Но несмотря на эти успехи, фавориту надлежало подчиняться распорядку дня императрицы, ее склонностям и даже капризам день за днем в течение многих лет — и все это время находиться под прицелом замечавшего любые промахи придворного общества, среди интриг и «подкопов», постоянно ощущая дыхание в затылок соперников. Конкурентов нужно было устранять, но отправлять их не в Сибирь или на плаху, а на почетные посты вдали от двора, как это сделал Бирон с Минихом и камергером Иоганном Корфом. Биография «коллеги» Бирона при французском дворе, знаменитой маркизы де Помпадур, очень хорошо показывает, каких усилий стоило девушке из буржуазной семьи сохранять в течение 20 лет привязанность Людовика XV и превратиться, по свидетельству одного из министров, из проходной «метрессы» в «единственное связующее звено в разделенном правительстве». «Вы думаете, что у меня есть хоть минута для себя? Вы ошибаетесь, мы постоянно в дороге <…>. Здесь (в Версале. — И. К.) я могу быть счастлива. Но когда? Репетиции, спектакли, важные и многочисленные обязанности, королева, дофин, его супруга, трое дочерей, судите сами, есть ли время вздохнуть», — жаловалась она своей подруге на изнурительный образ жизни двора.[99]