С каждой новой минутой Хэмилтон становилось хуже. Жизнь уже не просто покидала ее, прощаясь со всем, что раньше держало ее в этой хрупком теле, она стремглав пыталась улететь куда-то далеко отсюда. Болезненная дрожь сотрясала тело Лиз. Стиснув зубы, она старалась сдержать крик, рвущийся наружу.
- Поторапливайся, блять, - прикрикнул на доктора Данте, пока Джейк скидывал вещи со стола и укладывал на него Лиз.
- Повышение температуры – один из признаков заражения, - бессмысленно произнесла я, дотрагиваясь до полыхающей жаром Хэмилтон.
Щеки ее горели лихорадочным румянцем, глаза были плотно закрыты, зубы стиснуты, хотя через них и проходили сдавленные стоны. Говорят, что зараженные испытывают адскую боль, когда тело из последних сил старается отстоять хозяина.
Данте ошалело отступил в сторону, понимая свою бессильность. Джейк нагнулся над девушкой, крепко удерживая ее руки, тем самым заставляя ее меньше метаться в разные стороны.
- Отпусти, - тихо прошептала она, открывая глаза. – Очень больно, внутри все горит…
Ее голос сорвался, и она не смогла продолжить, вновь закрыв глаза и выгнувшись дугой, раздался первый крик: пронзительный, берущий за душу. Я бросила взгляд на доктора. Он что-то кропотливо делал, смешивая содержимое разных баночек, ставя их в подобие микроволновой печи. Мне бы требовалось его поторопить, но я прекрасно понимала, что это совершенно не имело смысла. Хэмилтон умирала, сыворотка уже не могла помочь.
- Лиз, - я отвела взгляд от Уйалда и посмотрела на Джейка, ему принадлежал голос сломленного и уничтоженного человека. – Открой глаза, пожалуйста.
Через силу она выполнила его просьбу, метания стали вялыми, да и реакция тоже. Глаза не могли сконцентрироваться, они постоянно убегали в сторону или норовили вот-вот закрыться. Джейк отпустил ее руки, которые безвольно упали вдоль ее тела.
- Останься со мной, - тихо, почти беззвучно произнес он.
Лиз смогла собрать остатки сил и посмотрела на него: прямо, открыто и честно. Она хотела выполнить его просьбу, но не могла, все ее естество противилось с этим фактом. Резко втянув воздух дрожащими губами, она захлопнула глаза, но слезы уже стали вытекать из уголков. Передвинув руку, она нащупала ладонь Джейка и сжала ее, но почти тут же отпустила, ибо на это потратилось слишком много сил.
- Вернись, - настойчиво попросил Мюллер.
Девушка послушно открыла глаза, из которых продолжали течь слезы.
- Как же ты терпел меня, такую эгоистку, все эти годы?
- У меня была потрясающая выправка, - без улыбки ответил он.
- Я не хотела умирать, - тихо произнесла она; нам всем следовало не слушать это, не смотреть на них – это было личное, практически интимное прощание. – Не пыталась найти себе смерть. Я была впервые за долгое время счастлива, после ее смерти.
- Я знаю, - сжимая губы в тонкую полоску ответил он, нагибаясь к ней еще ближе, так как голос ее стал еще тоньше. – Пожалуйста, останься со мной, сначала Шерри… я не могу отпустить тебя.
- Я знала, - превозмогая все мыслимые и немыслимые допустимые границы ее возможностей, Хэмилтон рассмеялась, тихо и отрывисто. – Я знала, что ты ее любил.
- Дурочка, - мягко ответил Джейк, проводя по ее лицу широкой ладонью.
Хэмилтон вновь протяжно вздохнула и закрыла глаза, новая волна слез закапала на стол.
- Я любил только тебя, - мягко, вкрадчиво, нагнувшись к самому ее уху, произнес Джейк.
- А еще мать и деньги, - на выдохе ответила она, не открывая глаз. – Вторые с тобой останутся всегда.
Возможно, это звучало весьма грубо, и Джейк поморщился, будто бы она причинила ему какой-то вред, но после улыбнулся: нежно и с какой-то особенной иронией. Они оба замолчали, грудь Хэмилтон вздымалась и опускалась, она нервно сжимала пальцы, пока они не побелели. Джейк нагнулся к ней еще ближе, Хэмилтон с трудом вытянула руку и остановила его.
-Вирус, помнишь, передается абсолютно через все.
Он явно хотел сказать, что ему плевать, и он поцелует ее в последний раз, даже если это будет стоить ему жизни, но не стал огорчать и волновать ее. Поэтому прикоснулся губами ко лбу. Пот – запоздало подумала я, но не вслух.
Резкий удар, заставил всех нас подскочить, только Лиз сохраняла неподвижность на столе. Существо за стеклом решило проложить себе путь. Не знаю, что помогло ему принять это решение, но он однозначно намеревался выбить стекло и отделить наши души от тел.
- Чертов урод, - с хрипом в голосе рыкнул Данте. – Док, либо вы торопитесь, либо мы станем ужином для этой твари!
Уайалд даже не взглянул на Данте, лишь чуть ускорился, продолжая колдовать.
- Данте, - протяжно позвала Лиз, немного приоткрывая глаза.
Тот подошел к ней и нагнулся. Хэмилтон заговорила очень тихо, так, что я не расслышала, да и не хотела прислушиваться. Боль растекалась по всему моему телу, слезы жгли глаза, но я не могла себе позволить плакать. Данте отошел, понуро опустив голову, Лиз с Джейком снова были в своем мире, тихо переговариваясь: Джейк напоминал какие-то значимые для них моменты, а Лиз отвечала на них короткими, чаще незаконченными предложениями. Отчет ее жизни перешел на минуты.
Существо за стеклом снова и снова билось в панель, оставляя грязные коричневые разводы и безумно рыча. Я со сдержанным безразличием смотрела на эту картину, полностью абстрагируясь от мира, от людей вокруг и от боли.
- Готово! – неожиданно выкрикнул Уайуалд, вскакивая со своего места и показывая шприц.
Резво подскочив он оголил безвольную руку Хэмилтон и ввел сыворотку. Лиз медленно вздохнула и выдохнула, переводя взгляд со своей руки на Джейка.
- Как ощущения? – Уайуалд сжал ее запястья, пытаясь определить пульс.
Хэмилтон закрыла глаза, ее рука сжала ладонь Джейка, грудь стала быстро подниматься и опадать, а потом в одно мгновение все прекратилось. Маска боли сошла с лица, дыхание замерло, а рука безвольно упала рядом с телом.
Люди уходят из жизни быстро, без красоты, которая присуща фильмам. Сейчас они живы, а через минуту их тело становится лишь напоминанием о том, что было человеком. Хэмилтон умерла.
Доктор рассеяно отпустил ладонь девушки и отошел в сторону; Джейк нервно втянул воздух и опустил голову на ее живот, сжимая безжизненные руки; Данте закрыл глаза и отвернулся, а я… внутри у меня что-то щелкнуло, я сделала шаг в сторону стола и заговорила: громко, с ненавистью и болью:
- Я ненавидела тебя с самого начала как попала в лагерь, да, тебя каждый ненавидел, ты не жалела нас, заставляла тренироваться до потери сознания, обращалась с нами как с дерьмом. Но как бы мы все тебя ни ненавидели, уважение перебивало все. Мы за глаза называли тебя беспринципной сукой, завидуя мастерству, которое нам никогда не удастся приобрести, даже тренируйся мы сутками, - сжав трясущиеся губы, я перевела дыхание и продолжила спокойнее. – Я продолжала тебя ненавидеть и тогда, когда попала в команду. Ведь ты не жаловала меня, умышленно мучила, скрывала все, не хотела идти на встречу… а потом я поняла, что ты жалела меня, ты хотела помочь, а доброта в этом новом мире не может спасти ничего. Жестокость и цинизм – верные товарищи везде и всегда, хладнокровие – второе имя, да? Это ты хотела мне показать? Что чертов мир прогнил настолько, что цепляется за те несчастные сухие соломинки, которые с громким хрустом ломаются и пытаются отправить нас в чертов ад, захлопнув землю над головой и закрыв голубое небо? Так вот, мы уже в аду, где есть лишь черти, которые глумятся над нами, теми, кто не в состоянии за себя постоять, обычные смертные, жизни которых не стоят и гроша. Нас умирают сотни, а всем все равно. И ты, черт возьми, выбралась из этого ада! – закричала я из последних сил. – Оставила нас жариться на костре, умирая медленнее и мучительно, с осознанием того, что тебя рядом нет. Не смей так поступать, вернись сейчас же! – я до боли впилась в ее плечи стала трясти, пока Данте не обхватил меня за талию и не оттащил в сторону, подняв как пушинку.