Господи, Алька, о какой безумной хрени ты сейчас думаешь? Люблю, хочу…
Меня похитили, издевались, почти убили. На моих практически глазах незнакомец прикончил четырех человек. Хотя разве они были люди? Скоты.
А дальше… Скотство заразно, да? Иначе как объяснить то, что случилось дальше. Что я, по сути, отдалась, а он взял… Ни про какое это не «люблю и хочу». Это другое все. Категории, вселенные даже разные. В обычной жизни такого не бывает, слов для этого я и не знаю даже.
— Ты в порядке? — наклонился мужчина надо мной, еще плохо различимый в сером предутреннем свете.
Все, что я запомнила и видела сейчас, — он огромный. Бритая голова. Плечи, на которых нес меня, широкие, мощные, как валуны. Ладони, которыми удерживал, здоровенные, твердые, горячие очень. И он тяжелый. Сильный до жути. Пах снегом и потом. И сгоревшим порохом. И внутри меня его тогда было так много… Внутренние мышцы сжались, добавляя тягучей боли в животе и там, в сокровенной глубине тела… такой, черт возьми, глубине, где никогда прежде я не чувствовала… никого. А сейчас… Там болело, но не так, что хотелось замереть, расслабиться, переждать, пока схлынет. Нет. Невольно тянуло сжимать мышцы там снова и снова, переживая эти волны тягучей болезненности. Как чесать укус комара. Безумие, как есть разрушительное безумие.
— Я… — вышел какой-то сип, и снова прошило болью. Совсем другого свойства. Губы, треснувшие, болели, горло, ребра. — Мне нужно…
— Сейчас, — мой спаситель нахмурился. Кажется. Мне так почему-то показалось, пусть света и было недостаточно, когда он стал разворачивать меня, как спеленутого ребенка. — Ведро вон там в углу, — он кивнул в нужном направлении. Реально ведро. С крышкой.
— Что? — оторопела я.
— Я не буду смотреть, не хипишуй.
— Я не могу…
— На улицу не хрен шастать. Потная вся со сна, — с легким раздражением ответил он.
— Я не буду при тебе! Я замужем вообще-то! — черт знает зачем и выпалила это. Очень вовремя вспомнила. К месту. И не плевать ли ему?
— Угу. Замужем, — шумно выдохнув, кивнул мой спаситель.
— Я… я не знаю, как вышло… это.
Он только молчал и смотрел. Глаз и выражения лица в полумраке не разобрать, но у меня аж мурашки рванули.
— Я никому не скажу… ни о чем, — промямлила, все более теряясь под его невидимым, но физически тяжело ощутимым взглядом.
— Думаешь, меня е… волнует? Сдохли и сдохли. Мрази.
— Я не только про… этих. Мы там… будем считать, что не было… ничего.
— Не будем, — отрезал он, пугая меня. — Вставай.
Не дожидаясь, пока послушаюсь, он отбросил тяжелый край шкуры и рывком поставил меня на ноги. Стало стыдно до удушья. Сверху его свитер, ниже пояса ничего. Ничего не видно «такого», но я в жизни себя более голой перед посторонним человеком не ощущала. А приток влаги между ног… Само собой, ни о каком предохранении в момент вышибшего мне мозги безумия я не вспоминала. Хотя вспомни даже, будто бы это что-то поменяло в э-э-эм-м-м… процессе. С Гошей мы всегда пользовались защитой. Он отказывался доверять только мазям и таблеткам. Странно даже, до чего он боялся моей беременности. Боже, Алька, о чем ты опять? Мы же сто раз все это обсудили, переговорили. Наши дети не должны были рождаться пока просто потому, что кому — то кажется, что пора. Во-первых, нам рано, мы же никуда с этим не торопимся. Во-вторых, хватит и того, что мой отец давит на меня и Гошку. Не хватало еще и им это терпеть. Пока мы не станем совсем независимыми, никаких детей.
Внезапно подумалось… это выходит, что мы с Гошей ждем смерти моего отца? Ведь так? Почему именно сейчас осознанием накрыло?
— Сашка, отомри. Быстро давай дела свои делай, — заставил меня вздрогнуть его голос.
— Ка… как вас зовут? Или мне лучше не…
— Николай.
— Понятно, — встав на ноги, я охнула, поняв, что у меня, похоже, подвернута правая нога.
Поковыляла к ведру, говоря себе, что, наверное, и не смогу. Оглянулась на Николая. Он отвернулся и как раз загружал дрова в небольшую печку. Присела, едва дыша от стыда. Даже если он не видит, то не глухой же! Но организму было плевать на мою неловкость. И после всего… что было, еще такого стесняться?
— А нет… салфеток влажных? — робко спросила, морщась от липкости между ног.
— Были. В машине.
Мужчина подошел к сумке на лавке и, порывшись в ней, достал серую футболку.
— Хорошо хоть барахло сразу достал, — сказал он, намочив край трикотажа в котелке на печке. — Босиком не стой на полу!
— Я вам все компенсирую, — выпалила, попятившись, когда он подступил ко мне. — Спасибо вам. За все. Я отблагодарю. Никому не расскажу. Никогда.