Как было не вспомнить Николая Васильевича Гоголя, его «Невский проспект»! Похоже, тротуары бывают пусты только глубокой ночью. С утра они полны спешащими на службу чиновниками, рабочим людом, ранними гуляками, гимназистами, приказчиками, носильщиками, священниками... На одной остановке стоят, переминаясь на морозце, ждущие конку: молодой барин в модном пальто с котиковым воротником при черном шёлковом цилиндре, пожилая крестьянка в потертом овчинном полушубке с корзиной, великовозрастный студент политехнического института и сестра милосердия в черном монашеском пальто…
Каменное великолепие зданий, лощеные серые и красные карельские граниты цоколей и парапетов набережных, мрамор бесчисленных колонн, кованный и литой ажур решеток садов и окон, бронза уличных скульптур!
На мгновение Кудашев ощутил себя полным провинциалом. На ум пришла аналогия с гасконцем, впервые ступившим на мостовую Парижа. Вспомнилась французская поговорка времен осады Лярошели: «Paris coute la messe!» – «Париж стоит мессы!»…
«Стоит ли?!» – подумал Кудашев. – «Сегодняшний день покажет, чего будет стоить этот незапланированный вояж в столицу!».
Санки зазвенели бубенцами по Адмиралтейской набережной. Нева. Несколько вмерзших в лед парусников. Простор! Вьюга. Крутой поворот. «Тпруууу!». Приехали. Улица Гороховая, дом 2. Департамент полиции Российской империи.
Дежурная служба общей полиции. Молодой подполковник острым внимательным взглядом читает предъявленные документы. Взгляд на фото в удостоверении – взгляд в лицо. Взгляд на фото – взгляд в лицо. Выписывает пропуска. Молча протягивает руку, получает оружие, запирает наганы в сейф. Предлагает расписаться в книге регистрации. Молча жестом показывает на парадную лестницу.
На стене лестничной площадки перед вторым пролетом на третий этаж большое зеркало. В зеркале двое в синих мундирах: русские офицеры Отдельного Корпуса жандармов – полковник и ротмистр. На груди полковника ряд медалей и Орден Святого Георгия 4-ой степени. На груди ротмистра два солдатских Знака Креста Святого Георгия, второй – с бантом, медаль «Русско-японская война 1904-1905 годов», две алые нашивки за ранения. Аксельбанты. Пустые кобуры под правую руку на поясных ремнях.
– Respectable type! Here, what it means Russian uniform and the Swedish work! – полковник Джунковский одобрительно кивнул Кудашеву головой. – Все нормально. Ведите себя естественно. Не на «ауто-да-фе» идем!
________________________________________
* Англ. – Респектабельный вид! Вот, что значит русский мундир и шведская работа!
** Порт. «Ауто-да-фе» - буквально «Акт веры» - сожжение на площади, публичная казнь в средневековой Европе, практиковалась католической инквизицией.
________________________________________
Без двух минут девять офицеры были в приемной Заведующего Особым отделом Департамента полиции. У высокой дубовой двери с литыми фигурными ручками золочёной бронзы их встретил помощник Ерёмина не военным приветствием: «Здравствуйте, господа офицеры!» и представился: «Надворный советник Воронов!». Статский черный фрак, орден Святой Анны третьей степени – за двенадцать лет «беспорочной службы». Прочитал и вернул пропуска. «Прошу!». С усилием отворил тяжелую дверь.
В просторнейшем кабинете доклад прибывших по полной форме принял сам Ерёмин. Вышел из-за стола, поздоровался с каждым за руку.
Кудашев никогда не считал себя силачом, но рукопожатие петербургского начальника счел вялым. Стараясь, не «пялить глаза», притушив свой взгляд, внимательно разглядывал Ерёмина. «В лице ни кровинки, а из оренбургских. Давно солнца не видел. Худощав, широкоплеч, гибок, стать кавалериста не утратил. Говорит ровно, спокойно. Лицо без эмоций. Редкий случай – глаза ничего не выражают. Серые. Просто серые!»…
Полковник Джунковский протянул Еремину тяжелый пакет синей плотной бумаги в пяти местах прошитый и скрепленный сургучными печатями, и пакет полегше в коричневом конверте, в котором Кудашев узнал свой собственный труд, исполненный им на «Ундервуде».
– Очень хорошо, – Ерёмин положил документы на стол, вернулся на свое рабочее место, жестом пригласил офицеров сесть. – Располагайтесь, господа. К сожалению, более десяти минут я не смогу вам уделить. Служба.
Взглянул в упор на Кудашева. Продолжил:
– Господин ротмистр Кудашев!
Кудашев встал:
– Я, господин полковник!
– В двух словах назовите мне мотивы, согласно которым вы избрали нелегкую службу в политической полиции. Я знаю, вы уже успели зарекомендовать себя самым лучшим образом. За вас ходатайствовали весьма влиятельные офицеры Отдельного корпуса жандармов. И все-таки, не каждый пехотный офицер грезит возможностью сменить мундир защитного цвета на синий! Прошу вас.