Выбрать главу

Карасакал от работы не отказался, не почел для себя такой подневольный труд унижением. Его сильное тело требовало физической нагрузки. Казаков физической силой и ловкостью не удивить. Однако, такого рельефа мышц обнаженного торса во всем полку никто не видел.  Карасакал легко поднимал здоровеную саксаулину над головой. С силой бил о каменный осколок, до половины вкопанный в землю именно для этой цели. От саксаулины отлетал обломок. Еще удар, еще! Казачёк-воспитанник подбирал обломки, относил на кухню. Полчаса работы – воз саксаула превращен в щепы. Кашевар приносит Карасакалу большую миску горячего вареного риса с топленым коровьим маслом.

И этот дар в прок пойдет, и от положенного рациона отказа не будет.

*****

Проводив пани Войтинскую до купе второго класса поезда Красноводск – Ташкент, проследив за тем, чтобы она случайно не осталась на перроне, ротмистр Кудашев вернулся на Куропаткина к дому, что напротив второго городского сада. Особиста сопровождал вольноопределяющийся Илларион, нагруженный узлами и чемоданами. Вместе поднялись к восьмой квартире. Постучались. Дверь открыл Войтинский.

– Прошу пана!

Кудашев вошел, протянул Войтинскому руку:

– Будем знакомиться на новом уровне, теперь как товарищи по оружию, господин Збигнев Мечислав Мария Войтинский! Так правильно, не ошибся?

– Будем знакомы, Александр Георгиевич! – Войтинский пожал Кудашеву руку.

На стук в дверь и разговор из спальни вышла панна Ёланта. Увидев Кудашева, молча присела в малом книксене.

Одним наклоном головы поклонился и Кудашев:

– Панна…

Посторонился, пропуская вольноопределяющегося Иллариона с вещами.

– Получите, господин Войтинский, это ваши вещи со старой квартиры, включая письма, записные книжки, деньги. Вот опись, надеюсь, ничего не забыто. Вам пока на улицу Вокзальную и в круг старых товарищей по конвойной команде нельзя. Подполковник Држевский, равно как и вы, завтра-послезавтра получит соответствующее распоряжение о переводе вас на службу в Особый отдел.

Войтинский, не глядя, расписался в реестре, передал бумагу Кудашеву.

– Спасибо, господин ротмистр. Когда и куда на службу?

– Завтра в девять утра встретимся на общевойсковом стрельбище на Гаудане. Огневая спецподготовка. Форма одежды повседневная зимняя. Личное оружие получите там же. По городу передвигаетесь самостоятельно, свободно, но с одним условием: если, случайно, встретитесь с кем-либо из старых сослуживцев, уходите от разговора и расспросов. У вас новая жизнь, и эта жизнь более не предполагает тесных контактов в обществе.

– Да, я понимаю.

– Поберегите подругу от опасной информации.

– Это моя обязанность.

– И последнее на сегодня. Вы должны знать: ваш бывший товарищ подпоручик Хенрык Котушинский на следствии повел себя далеко не лучшим образом. Однако, все-таки, как и вы, подал прошение на высочайшее имя о помиловании. Принято внесудебное решение не ломать юноше жизнь. В настоящее время он в прежнем звании следует к месту своей службы в Восточную Сибирь.

 – Понятно. Благодарю вас, Александр Георгиевич.

Кудашев принял из рук Иллариона белый пакет и протянул его Войтинскому:

– Думаю, вам сегодня не стоит бегать по лавкам. Посидите смирно дома! Здесь, как говорят поляки, «шампань» и сладкое. Ну, до завтра!

*****

13 декабря 1911 года.

От второго городского сада до аула Кеши десять минут на авто. «Рено» адъютанта командующего войсками в Первом Таманском казачьем полку знают, на территорию части пропускают беспрепятственно. Во дворик гаупт-вахты Кудашев прошел, остановив доклад караульного прижатым к губам пальцем. Подошел к помещению, в котором содержался Карасакал, прислушался.

Услышал громкий разговор двух мужчин. Фразы на фарси перемежались арабскими:

– Алиф! Шин! Дад! Мин!

– Хорошо. Только быстрее. В два раза быстрее!

– Ха, Даль, Заль, Ра, Лям, Йа, Ха, Нун, Мим, Лям!

– Хорошо. Дальше.

– Алиф максура, Ба, Та, Са, Джим…