С тобой никогда не случалось ничего подобного, что стряслось?
В конце концов я добрался до старушки «Молнии» и, несмотря на усталость, сообразил отключить сигнализацию, прежде, чем она взревела. С тех пор, как я сутки торчал в больнице, у меня на «Молнии» стояла особая штука на предмет отпугивания названных посетителей. Ключ от нее всегда при мне, а даже если его и украдут, то вряд ли догадаются повернуть его еще раз после того, как взойдут на борт. И тогда будут иметь такую шумовую атаку, что зарекутся притрагиваться вообще к яхтам, а не только к моей. Нет, неправда, со мной это уже случалось. И я вспомнил, когда. Это была реакция самозащиты. Я умудрился влюбиться в одну даму гораздо сильнее, чем мне позволяло благоразумие. Поэтому я лечил душевную рану большим количеством других дам, и небезуспешно. Это как-то рассеивает.
Ох, нет, Макги! Ты сошел с ума! Гуля? Лу Эллен? Она же просто ребенок! Впрочем, уже не совсем. Конечно, она была им не так уж давно. Но это не невозможно. Впрочем, почему невозможно? Давайте проверим. О'кей. Можешь ли ты, Тревис Макги, привести сюда, на свою жилую яхту, Линду Левеллен Бриндль, жить с ней то здесь, то там, счастливо и в довольстве, пока вы все втроем способны держаться на плаву?
Да, черт побери!!
И тогда я пошел спать, изумленный донельзя, еще не зная, что наутро получу ее письмо.
Глава 7
Милый мой, милый.
Кажется, это уже десятое письмо к тебе, и меня не оставляет какое-то смутное ощущение, что ты знаешь о девяти предыдущих, которые я порвала и выбросила, точно так же, как считала несостоявшимися те звонки тебе, когда не заставала тебя дома. Во всех этих уже несуществующих письмах я говорила, что люблю тебя, столько раз, что, пожалуй, тебя надо сначала приучить к тому, что теперь ты будешь слышать это постоянно. Потому что теперь, после этого невообразимого уик-энда ты не сможешь уже прогнать меня, как делал обычно, пока я не соблазнила тебя. Очень забавно на бумаге выглядит это слово: «соблазнила». Я все смотрю и смотрю на него, смотрю так долго, что начинаю сомневаться, правильно ли я его написала. Я узнала, что теперь я могу часами ничего не делать, просто лежать и думать о нас с тобой, и припоминать до последней мелочи, как это все было, и на что это было похоже, и совсем скоро от таких раздумий я становлюсь мокрая как мышь и дышу с трудом, а сердце бьется так сильно! А ты думаешь так обо мне хотя бы иногда? Вообще, могут мужчины думать так о женщинах? Может у тебя встать просто от одной мысли обо мне? Надеюсь, что да. Потому что тогда это означает, что все, что было между нами — это не просто игра. Разве нет?
Ты собирался взять меня в свои руки. Правда, правда, не отнекивайся, теперь ты знаешь это не хуже, чем я. Или по крайней мере догадываешься. Я так хочу явиться как-нибудь в док, пройтись туда-сюда, подняться невзначай на борт, увидеть там тебя и сказать, привет милый, вот я пришла провести с тобой немного свободного времени, что-то около сорока или пятидесяти оставшихся у меня лет. Что ты будешь делать тогда? Ничего. Просто так предопределено судьбой. Еще с того утра, как ты вез меня обратно, сбежавшую из дома. Я очень богата и недурно готовлю. Чего еще можно желать от женщины?
Но не кидайся разыскивать меня прямо с завтрашнего утра. Я хочу, чтобы все было прилично. Мне нужно завершить эту главу в моей жизни, как бы ни была она неудачна написана. Чтобы можно было смело положить ее в архив и забыть о ней. Когда я наконец смогу остаться с тобой навсегда, я уже не стану капризничать, что это не так и то мне не нравится. Это будет просто невозможно. Мне не может быть что-то не так рядом с тобой.
Папа всегда говорил мне, что самый худший способ решать проблемы — это убегать от них, и он был совершено прав. А проблема у меня есть, и немалая, так что я хочу с ней сперва разобраться. И как только разберусь, примчусь к тебе так быстро, как сумею. Вернее, со скоростью самолета. Через два дня после твоего отъезда я решилась, пошла на «Лань» и поговорила с Говардом. Он был и в самом деле чудовищно расстроен. Он не знал, как это принять. Он просто отказывался мне верить. Боюсь, он и вправду очень сильно любит меня, бедный медведь. Когда он наконец поднял на меня глаза, у него было такое лицо, будто он вот-вот расплачется. Этот разговор был не последним, о нет! Еще очень-очень много часов я убеждала его, что лучше всего нам будет расстаться, и что он должен понять меня, если и в самом деле любит так сильно, как говорит. Ну, если бы ты не любил меня, разве смогла бы я отпустить тебя? Наверное, не смогла бы. Я просто не выжила после этого. Но сейчас я думаю о тебе, и это дает мне силы и терпение в сотый раз объяснять все Говарду.
Теперь он уже все понял и подчинился неизбежному. Он очень угрюмое существо, по крайней мере, был таковым, но сейчас выглядит немного повеселее. Наверное, это из-за нашей прощальной поездки. Мы решили все-таки завершить круиз. Ох, видел бы ты мои бедные ручки! Мы как маньяки сутки напролет чинили и отдраивали «Лань». Да, мы решили завершить плаванье вместе — хотя бы потому, что одному человеку не справиться с такой огромной яхтой. Но мне кажется, ее просто нужно продать здесь. Говард, конечно, уже настоящий яхтсмен, ему очень жаль расставаться с такой красавицей, но, по моему, это лучшее, что мы сейчас можем сделать. Кажется, я все-таки уговорю его, тем более, что какой-то человек по имени Дэвисон очень заинтересовался ею. И предложил вполне хорошую, по-моему, сумму — сто тридцать тысяч. Он был здесь проездом на Паго-Паго, это в американской части Самоа. Он служит в какой-то геологоразведочной компании и выглядит немного молодо для того положения, которое занимает. Он сказал, что проведет на Самоа несколько лет в связи с проектом его компании, и что «Лань» — это именно то, что ему там необходимо. Он хочет, чтобы мы пришли на ней к Паго-Паго, и, если убедится, что в работе она также великолепна, как и с виду, он немедленно возьмет кредит в своем банке и выплатит нам полную ее стоимость. А оттуда мы сможет улететь домой.
Я даже отчасти рада, что все так вышло, милый. Говард, похоже, вбил себе в голову, что в этом путешествии я «приду в себя» или что-то в этом роде, но менее глупое. У него будет возможность убедиться, что я и из себя то не выходила. А я буду снова почти одна в огромном океане, и никто не помешает мне думать о нас с тобой. А его я просто не с состоянии переносить, даже его поцелуи мне неприятны. Надеюсь, за время пути он поймет, что я была совершенно серьезна и не собираюсь его разыгрывать. К тому же я хочу доказать самой себе, что со мной действительно все в порядке, что я не буду снова иметь галлюцинации от одного только… запаха призрака. Теперь мне все это кажется просто дурным сном — потому что у меня есть ты, любимый. Я теперь самая уравновешенная девушка в мире. Я влюблена. И это очень помогает.
Так что «Лань» теперь снова сияет и сверкает, словно новенькая. Мы проверили и перепроверили каждый винтик всех механизмов, а ты знаешь, что у меня папина выучка, так что за это можешь не беспокоиться. А я вернулась сюда, в студию, и живу по-прежнему здесь до нашего отъезда, брожу по улицам, мечтаю, думаю о нас с тобой, и из зеркала на меня смотрит девушка с какой-то нежной и одновременно уверенной улыбкой, и я никак не могу поверить, что эта девушка — я. Помнишь, как ты однажды подошел ко мне сзади и положил подбородок на мой затылок, скорчив совершенно ужасную рожу, так что мы стали похожи на какой-то индейский тотем? А еще я пишу тебе письма и рву их в клочья, и пишу новые. Это я начала еще вчера.
Мы уже просчитали и время, и маршрут, и расстояние. Нам предстоит около трех тысяч миль пути. Мы берем с собой запасной бак с горючим, потом, когда израсходуем, просто отцепим его. Даже при самой хорошей погоде мы сможем делать самое большое двести миль в день, так что весь переход займет шестнадцать дней — если ничего не случиться. Нам, правда, придется миновать без захода несколько очаровательных островов, но что мне до них, если я там буду без тебя! Мы будем гнать яхту изо всех сил, так что паруса останутся в этом путешествии без работы, о чем я немного жалею. Но я хочу как можно скорее покончить с этой поездкой и с этим неудачным браком, так что пусть. Вот такие дела.