Он в самом деле проводил меня до машины. Никакого дождя, разумеется, не собиралось, и когда я уже сел за руль, он нагнулся ко мне и сказал:
— Что бы ты не собирался делать, тебе следует прежде всего явиться к Майеру, сложить воедино все осколки мозаики и выдать в таком виде ему. А потом выслушать, что, по его мнению, тебе лучше всего сделать.
— Надеюсь, он скажет мне то же самое, что я уже решил.
— Привези его к нам, когда все кончится.
— Обязательно, Гейб. Спасибо.
— И… прихватите с собой ту твою девчонку. Хотелось бы с ней познакомиться.
Уезжая, я думал, а впадал ли Гейб когда-нибудь в истерику? Куда девался несчастный, покалеченный, отчаявшийся человек, каким был бы любой на его месте? А потом я сообразил, что никогда раньше не являлся к нему с чем-то настолько прямо и глубоко меня касающимся. У Гейба хватало сил и душевного тепла не только для себя, но и на всех друзей, которые в этом нуждались.
В любом случае совет его был недурен. Подготовить и спланировать все так, чтобы Говард без моего ведома не мог и пальцем пошевелить. И запастись терпением.
Глава 12
Когда я явился в больницу, Майер сидел за столом в своей палате и уплетал ужин. Усевшись на край кровати, я радостно сообщил ему, что он теперь значительно меньше похож на фигуру, сбежавшую из музея мадам Тюссо. — Еще бы, — отзывался он. — Я уже принял душ и уминаю, как видишь, кусок бифштекса. Конечно, очень тощий и жесткий кусок бифштекса, но тем не менее бифштекса. Сегодня ночью прекрасная Элла Мария будет сидеть у меня последний раз. А во вторник в полдень ты можешь забрать меня домой. Если не ошибаюсь, это будет как раз первый день Нового года. Если тебя не устраивает такая перспектива, можно придумать что-то другое.
— Да, тебе и в самом деле лучше. Налицо обычный уровень вредности.
— Дай мне знать, когда твои счетчики зашкалит. Тогда я немного понижу уровень своей вредности. Но если это является признаком здоровья, то они здесь просто асы по этой части. Рецепт прост: берется бумага зеленого цвета, пропускается через центрифугу, полученная жвачка вымачивается в эссенции говяжьего соуса, потом как следует прессуется, чтобы готовый продукт выглядел похожим на хорошо разваренную фасоль. Это в качестве гарнира. Для горячих блюд у них существует рецепт особой изощренности… — Он оборвал свою проникновенную речь и положил вилку. — Извини. Я так увлекся своим повышенным уровнем вредности, что не взглянул толком на тебя. Что случилось, Тревис?
Я вкратце рассказал ему о сфабрикованной пленке и других своих открытиях. Просто поразительно, как Майер умеет в критических ситуациях менять точку зрения на полярную.
— Я должен был сразу сообразить, что что-то и в самом деле взяло тебя за горло, Трев. Но знаешь, болезнь — штука чертовски эгоистичная, особенно когда тебе становится немного лучше. Начинаешь самым примитивным образом скандалить. Копаться в собственных ощущениях. Пять минут назад тебе было лучше, час назад — хуже… У тебя болит спина, потому что ты ее отлежал, или это тоже связано с твоей болезнью? Или это вообще радикулит? Почему эти сестры не являются сразу, когда ты звонишь? Все это очень раздражает. Для каждого из нас собственная персона — наиболее важная вещь в большинстве ситуаций. А болезнь или простое недомогание утраивает это. Ну и в довершении всего, конечно, скука, неистребимая, классическая скука человека, который предоставлен самому себе и своим болячкам. Хуже, по-моему, только общество какой-нибудь совершенно пустой девицы, которая в состоянии полчаса расписывать ее новый эксперимент со своей прической.
— Мне нравится такое чисто испанское подтверждение тому, что тебе лучше.
— Гайян Гравина? «Скука есть та неприятная особа, которая лишает вас радости уединения, не составляя в то же время вам компании?»
Вошла одна из сестер и унесла остатки Майерова ужина. Он осторожно поднялся и медленно и с опаской дошел до кровати и так же медленно и осторожно улегся. Устроился поудобнее под одеялом. Глубоко вздохнул — в знак усталости и удовлетворения достигнутым положением.
— Гейб сказал, что…
Майер остановил меня жестом руки. Глаза его были закрыты.
— Давай подумаем, — проговорил он негромко. — Давай расставим в ряд все то, что уже сказано или подумано о Ховарде Бриндле. А потом попытаемся сопоставить это с тем, что имеется в действительности.
Я пробовал. Но логика — не моя стихия. Мои мысли не в состоянии скакать через то, что вызывает у меня недоумение, они начинают бегать по кругу. Майер дышал размеренно и глубоко, мне даже показалось, что он просто-напросто заснул.
Но он не спал.
— Сразу после смерти владельца «Саламандры» меня отозвала в уголок Марианна Беркли и шепнула мне на ушко о своих подозрениях насчет Фреда и Луис Харронов. Я знал особу, о которой он говорил. Иногда от нее и вправду невозможно отделаться. Леди невероятно крупных пропорций, любительница яркой одежды и дешевой бижутерии. Она содержала небольшой и доходный магазинчик, торгующий пряжей, мелочами для домашних животных, цветочными горшками, оккультной литературой и японскими безделушками. Еще она составляла и толковала гороскопы, держала дома и раздавала всем желающим сиамских кошек, водила «хонду» и время от времени писала мелкие рассказы в местный литературный еженедельник. Она знала в округе всех и каждого, отличалась трезвостью нрав и воспитанием «в старом стиле», а также пережила троих мужей, по слухам, заболтав их до смерти.
— За каких-то двадцать минут разговора она рассказала мне сюжет небольшой мыльной оперы. Доктор Харрон начал все еще прикладываться к бутылке. Ученый совет его больницы был очень близок к тому, чтобы запретить ему оперировать. Как водится, выпивка поставила под серьезную угрозу счастье семейной жизни. Жена, под давлением его пьянства и, как следствия, импотенции, стала искать развлечений на стороне. Марианна предполагала, что круиз на «Саламандре» порекомендовал им психоаналитик, к которому они обратились. В общем-то, все нападки Марианны сводились к одному: ну и везло же этой стерве. В Испанских Ключах все ее друзья были оповещены о том, как напивается каждый день Фред, и что Харроны ищут кого-нибудь, кто мог бы управляться с «Саламандрой». Смерть от несчастного случая во время купания оставляла вдову свободной, не старой и не бедной, несколько раз повторила мне Марианна. Если бы он просто спивался год за годом, то, отстраненный от медицинской практики, он не оставил бы ей ничего. К тому же годы мучений с нелюбимым мужем очень старят женщин.
— Звучит это весьма правдоподобно, причем более правдоподобно, чем то, что рассказывала мне сама миссис Харрон. Но что нам это дает?
— Я просто пытаюсь воссоединить это с еще одним разговором, который у меня был в то же приблизительно время с одним человеком. Имени его я не помню, но по-моему, это было какое-то вполне официальное лицо. Что-то насчет алкогольной экспертизы в Нассау. Он говорил, что остается только диву даваться, как человек с таким количеством спирта не только в желудке, но уже и в крови, мог еще встать прямо, чтобы нырять с судна.
— Вот как! — сказал я. — Но мне не показалось, что Луис Харрон — умелая лгунья. Я думаю, она сказала правду, заявив, что они с Говардом были внизу, когда услышали всплеск и глухой звук. Они купались все втроем. Майер открыл наконец глаза и с упреком посмотрел на меня.
— Но ведь она не сказала тебе: «Мы были в воде», — правда? Скажем, они действительно бросили якорь у Литл Харборо, чтобы искупаться. Выкупались — все трое. Френк выпил, выкупался и вернулся на палубу — грузиться дальше. Тогда Луис с Говардом ушли скорее всего в какое-нибудь укромное местечко, стащили друг с друга мокрые купальники и занялись любовью. Скажем, после этого разморенная Луис задремала. Говард услышал, что сменился ветер, потому что шлюпка билась о корпус судна — если бы так было раньше, они бы сразу укоротили фалинь. Говард наверняка знал об их семейных неурядицах. И захотел оказать даме небольшую услугу. Скорее всего, он принялся трясти и будить ее, приговаривая: «Ты слышала? Что это было? Ты слышала? Надо пойти посмотреть, может, у нас отцепился якорь». Стояла жара, вряд ли бедный медик оделся. Говард столкнул его прямо вниз головой в шлюпку, спрыгнул сам, выволок его в воду и тогда принялся кричать Луис, чтобы она немедленно связалась с берегом: произошел несчастный случай, нужен врач.