С того места, где кончалась изгородь ливады, я уже мог видеть дорогу и, проехав еще футов сто, остановился, выключив фары. Коллайр все еще был без сознания, что меня немного удивило. На всякий случай я прощупал его нижнюю челюсть, чтобы убедиться, что ничего не сломал. Открыв ящик с инструментами, я вытащил оттуда потайной фонарик и, устроив его на переднем сидении, взялся за Коллайра. Рубашку его с модными рукавами пришлось немного разодрать, потому что я завел ему обе руки за голову и так связал. Это превосходный способ индейцев Оризоны пресечь для связанного всякие попытки освободиться: свести руки за головой, а на оставшемся конце веревки навязать узлов и туго затянуть вокруг лба так, чтобы любое резкое движение причиняло довольно сильную боль. Ноги я ему на всякий случай тоже связал — но у коленей, чтобы он мог идти. Если вспомнить те мелодрамы, где пленника связывают и оставляют одного, можно подумать, что стоит только дойти до кухни с ее огромным количеством ножей с лазерной заточкой, как он немедленно освободится от веревок. В крайнем случае, используется осколок бутылки или еще какая-нибудь «случайно» оставленная мелочь, типа лезвия «Жиллет».
Чушь собачья. Попросите как-нибудь ваших друзей — но только друзей! — связать вас так же, как я связал Тома Коллайра. А потом попробуйте освободиться. Черта с два! Вы не сможете дотянуться до веревок ни пальцами, ни зубами. Более того, вы просто не сможете встать, а если вас все-таки поднимут, не удержите равновесия ни секунды, если только не будете семенить вперед, поддерживаемые кем-нибудь за шиворот. И знание или незнание хитрых узлов здесь не причем. А связал я его за тридцать секунд, если не считать тех двух минут, которые мне понадобилось на то, чтобы разыскать в темноте веревку. Довершив эту работу, я начал искать подходящее место. У меня было такое ощущение, что я видел какую-то дорогу вдоль берега, расходящуюся вправо и влево сразу за мостом.
Все верно, дорога там была. Я медленно выехал на нее. Она оказалась довольно-таки разбитой, но не только настолько, чтобы нельзя было проехать — декабрь в этом году выдался на редкость сухой. Я свернул на восток, параллельно хай-вею, который можно было угадать по цепочкам огней в миле от меня. Я уже начал беспокоиться, разыщу ли здесь подходящее для моих целей место, как передо мной вдруг выросла обветшая изгородь с остатками ворот. Дорога перед ними расширялась ровно настолько, чтобы можно было свободно развернуться. Я вышел из машины и огляделся, а потом отъехал еще на две сотни ярдов. Коллайра я выволок на край сиденья и, подставив плечо под его живот, взвалил эту тушу на себя. По некоторым признакам я догадался, что он уже давным давно пришел в себя и просто притворяется, расслабившись, не зная еще, какую линию поведения избрать, поскольку его объемистый зад торчал прямо над ухом, я пару раз, как бы ненароком, прихватил его за яйца, притворяясь, что он сползает у меня с плеча. Полагаю, мы были в расчете. Подсвечивая себе фонариком, я направился к видневшимся невдалеке зарослям кустарника и остановился на небольшой полянке, вернее, маленьком песчаном холме, поросшем травой. Может быть, его нанесло морское течение еще в те давние времена, когда над Флоридой плескались волны, а все человечьи безобразия предполагались в весьма отдаленном будущем.
Желая напустить на Коллайра страху побольше, я старался не пыхтеть и не охать под ним, и вообще изобразить дело так, словно мне нипочем протащить такого верзилу двести с лишним шагов и даже не запыхаться. Дойдя до места, я просто кинул его с плеча, не утруждаясь аккуратной выгрузкой. Этот симулянт сдавленно охнул, когда приземлился, но потом замер и затих, выжидая, что будет дальше. Я только усмехнулся.
Коллайр остался лежать в темноте, а я вернулся к машине и вынул из ящика с инструментами, во-первых, заступ со складной ручкой, а во-вторых, пару трубок дневного света. Тех, которые работают на химии, а не на электричестве. У меня всегда есть парочка на «Молнии» или в машине. После того, как состав активизирован, вы имеете по меньшей мере три часа великолепного ровного освещения, немного синеватого, как от гнилушки, но пусть это беспокоит бедного Коллайра, а не меня.
Он уже лежал на боку и, держу пари, напряженно следил за мной. А я зажег лампы и поставил их вертикально футах в десяти друг от друга. Между ними я выдрал траву, чтобы наметить приблизительную территорию и принялся копать. Это оказалось гораздо легче, чем я ожидал. Сняв верхний слой земли с песком, я вошел в ритм и даже начал получать какое-то удовольствие от работы. Время от времени взглядывая на Коллайра, я по крохотной искре света, отражающегося в его глазах, знал, что он, не отрываясь, следит за моими действиями.
У меня получалась довольно просторная прямоугольная яма — шесть футов в длину и три в ширину. То есть я полагал, что Коллайру будет в ней просторно. По части удобств за мной никогда не пропадет. Я уже начал уставать, а ноющие ладони говорили мне, что наутро на них будут волдыри с непривычки, но я не останавливался, пока не выкопал яму по пояс глубиной. На самом деле, настоящей могиле должно бы быть и поглубже, но мое внимание привлек тихий звук, то ли шорох, то ли плеск, прямо у меня под ногами. Я осветил дно могилы фонариком и увидел, что сквозь песок начинает просачиваться вода. Удачное я выбрал место. Кончив копать, я воткнул заступ в землю, а сам сел рядом, над ямой, свесив ноги вниз и растирая затекшие руки и плечи. Отдохнув, я пошел к Коллайру. Я подкатил его поближе к свету — не только для того, чтобы было видно мне, но и для того, чтобы было видно ему — и принялся изучать содержимое его карманов. Прежде всего я извлек бумажник. Уютно усевшись по-турецки рядом с одной из ламп, я разложил на коленях все, что мне удалось оттуда извлечь.
Сам бумажник тоже был весьма недурен: тисненой кожи, с золотыми углами и инициалами. Но содержимое превзошло все мои ожидания.
Кредитная карточка Американ Экспресс. Куча визиток. Членский билет Атлантик-Клуба и многих других, судя по названиям, аналогичных. Три пятидесятки, четыре двадцатки, пара десяток и пара однодолларовых бумажек. Я порылся еще и из потайного отделения извлек две пятисотенную и стодолларовую банкноты. Ого! Тысяча триста семьдесят два доллара за не слишком глубокую яму. Деньги я отложил, а его карточки и водительские права — там были и они — засунул обратно в бумажник. Они послужат ему утешением.
Итак, деньги я засунул себе в карман, а бумажник, изящно развернувшись, небрежно кинул в могилу. Может быть, мне послышалось, но упал он, кажется, уже в приличную лужу.
— Макги… — наконец-то подал он голос. Самый вкрадчивый и елейный голос, какой только может выдавить из себя опытный адвокат, когда защищает сам себя.
— Заткнись! — Ай-яй-яй, так не разговаривают прокуроры, когда хотят дать понять, что апелляция принята быть не может.
— Я — адвокат, очень хороший адвокат. Вам могут понадобится мои услуги.
— Ну уж нет. Я все продумал, обойдемся как-нибудь без адвоката.
— Ничего вы не продумали. Вы собираетесь закопать меня в этой яме? В таком случае вы вообще не умеете думать. Я стою в тысячи раз больше, чем вы добыли из того бумажника.
Я снова сел на край могилы, болтая ножками.
— На этот счет можете быть совершенно спокойны. Меня устраивает и так. Вам будет очень славно в этой норе, и я вовсе не собираюсь хоронить вас заживо. Я вовсе не из этой породы. Но вы просто обязаны там остаться. Обещаю, что сначала прибью вас лопатой, уж это-то я для вас, так и быть, сделаю.