- А не грядёт ли день, когда на смену Созданию придёт Разрушение? - прямо и смело спросил Ваня отца, который вздрогнул, вспомнив утраченную дочь.
Отвернувшись и высморкавшись, Иван Иванович сказал своему студенту:
- Ты сможешь позволить кому-то переписать историю твоего рода с белой на чёрную?
- Ни за что! - ответил сын.
Отец Димитрий и Иван Иванович посмотрели на него так, будто от Вани зависела судьба их Мироздания. Но разве такое могло быть?
А в ушах Ивана, как колокол, звучали слова: писать - переписать! Писать - переписать! Нет, он никогда не решится что-либо "переписать".
И когда он прошёл в свою комнату, бывшую горницу почившей тётушки Серафимы, эти слова продолжали ввинчиваться в мозг. Иван уже подумал, что заболел, и проверил свой пульс. Впрочем, не беда: у студента-медика с собой было всё нужное и для впрыскиваний, и для кровопускания.
Но Иван открыл не свой баул, а тётушкино бюро, отыскал стопку писем с выцветшими чернилами. Первый раз он обратил внимание на почерк. Он был точь-в-точь как каракули его однокашника, Петьки Чеснокова. Он столько раз пользовался его конспектами, получал записки с просьбой заплатить за него в трактире, а то должника не выпускают и грозят раздеть да пустить в исподнем по улице! Это был точно его почерк.
Иван заходил по комнате, запинаясь носком сапога с немного отставшей на носке подмёткой за кромки ковров. Как же звали того лекаря, который лечил Андрея Луткова?
Память на миг вернула милые дни детства, их с Лизой розыски другого мира в шкафу. Пётр... Да, лекаря звали Пётр, отчество Иван крепко позабыл.
Получается, что они с сестрой открыли реальность, в которой не было их Мироздания. Было совсем другое. Основу ему, к примеру, безумному и небывалому примеру, могли дать ощущения раненого. Из-за потерянной возможности жить он стал создавать... То, что породило бредовое состояние поручика Луткова, вдруг овеществилось. Застыло картиной в шкафу.
А ведь рядом существовал мир, правильный и счастливый, где не было войн, насилия; где спокойно и счастливо жила семья помещика с одинокой тётушкой, которая осталась верной своему жениху. Вечной невестой своему земному Богу...
Как долговечно была эта бредовая реальность - лазарет, раненые, запахи дезинфекции и табака? Есть ли оно сейчас?
На каком витке жизни люди поняли, что настоящее Мироздание не удовлетворяет их потребностей и не соответствует представлениям о правильном мире? И всё началось с бунта, к примеру, подростка...
Иван вздрогнул. Да нет же! Не следует подгонять факты под зыбкое предположение. Поручик Лутков - незнакомец, чей фантомный образ вместе с его болью витал и, возможно, витает в пространстве. Иногда является людям, как являлись на небе перед катаклизмами картины жизни давно минувшего. Тётушка, помнится, о них рассказывала. А всё остальное - просто совпадения. Жутковатые в своей точности, правдоподобные, но совпадения. И поступать с ними нужно, как с совпадениями.
И почему бы им не быть случаем галлюциноза? Коллективный галлюциноз также описан у учебниках. Его лечения не существует, разве что рекомендуется покой, когда миру хорошо...
- Иван Иваныч, вас батюшка зовут! - Длинный нос слуги просунулся в дверь.
В голосе - паника. Не случился ли с кем удар?.. Помнится, отец Димитрий неприятно поразил полнокровием и одышкой.
Иван бросился на зов.
Батюшка и отец Димитрий в кругу домашней челяди стояли у главного крыльца, задрав головы.
Только сейчас Иван понял, что свет, которым закатное солнце поливало мир, был темнее крови. А она хлестала на землю из раненых тел, меж которыми сновали сёстры милосердия. Гигантские фигуры были так же живы, как и люди, смотрящие на них с земли; на лицах выступал пот; глаза источали слёзы; рты готовы были порваться от безмолвных криков.
Небеса задрожали, и над полем боя взметнулся столб огня в дымном опахале. Когда плотная завеса немного рассеялась, раненые лежали уже неподвижно, а сёстры милосердия прикрывали их навсегда застывшими телами.
И эти горестные крики... Они донеслись не с неба, они раздались рядом с Иваном. Люди поняли суть этого чуда: оно несло плохие предзнаменования.
Мираж побледнел и рассеялся.
Иван, помня рассказ тётушки, крикнул отцу:
- Сейчас начнётся буря, настоящее светопреставление!
Иван Иванович-старший криком распорядился насчёт окон и дверей. В тяжёлом, странно давившем на уши воздухе его голос прозвучал глухо, как из-под земли.
Иван взялся пройти с проверкой до конюшен и оранжереи, отправить в село нарочного. Заряжённый грядущим штормом, он носился по хозяйству, не чуя ног. Когда наконец добрался до оранжереи и захлопнул за собой дверь, вдруг наступила ночь, а рамы задрожали и взвыли.