«Неверно, будто движение 1813 года могло иметь какие-то иные мотивы, которые ему приписывают, будто ему нужны были другие мотивы, а не унижение, принесенное иноземцами в нашу страну…
Стенографическая запись: гул в зале и громкие выкрики прерывают оратора; он достает из кармана газету «Шпенерше» и демонстративно читает ее, пока маршал не восстанавливает порядок. Затем оратор продолжает выступление .
Плохую услугу (гул в зале) национальному достоинству оказывает тот, кто считает, будто измывательств и унижения, которым иностранная держава подвергала Пруссию, недостаточно для того, чтобы закипела кровь, пробудив чувства ненависти к иноземцу.
( Сильный шум, несколько депутатов просят слова. Депутаты Краузе и Гир оспаривают правомочность оратора судить о характере движения, свидетелем которого он не был 20 .)».Отто фон Бисмарк занял свое место на политической сцене Пруссии и не покидал его до самой смерти в июле 1898 года. И все его выступления и в ландтаге, и в рейхстаге, как и первая громкая речь, отличались презрительным отношением к членам высоких собраний, драматическими жестами и вызывающими идеями, облаченными в искрометную прозу и выраженными простыми разговорными формами и обыденной тональностью. Он всегда и намеренно предпочитал консенсусу конфликт, видя в столкновениях, по замечанию Кларка, «очистительный элемент». Такого же мнения и Эрих Маркс:
«Необычайные особенности темперамента и суждений проявились с первых дней, они и сделали его Бисмарком»21.
Однако, как бы ни храбрился Бисмарк на подиуме, стычка стоила ему нервов. На следующий день он писал Иоганне:
«Я попробовал себя на трибуне оратора и вчера вызвал неслыханную бурю негодования по поводу одного высказывания, надо признать, не совсем ясного, относительно природы народного движения в 1813 году. Я ущемил тщеславное недомыслие многих в нашей партии и, что вполне естественно, возмутил оппозицию. Это обидно, потому что я сказал правду, оценив характер событий 1813 года примерно в такой формулировке: тот (народ Пруссии), кого кто-то (французы) побил до такой степени, что он наконец решил защищаться, вряд ли может претендовать на то, что оказал огромную услугу третьей стороне (королю)»22.
Трактовка Бисмарком собственного выступления отличается от стенографического варианта. Более того, она неверна. В данном случае мы имеем еще одно свидетельство проявления непреходящего и малоприятного свойства натуры Бисмарка: он никогда не брал на себя в полной мере ответственность за свои поступки. И через сорок лет Бисмарку недоставало мужества признавать свои ошибки даже в мелочах. То, что Бисмарк утаил от Иоганны истинное содержание выступления на сейме, доказывает присутствие в его характере другой несимпатичной черты: он всегда хотел выглядеть правым. Это свойственно политикам, однако стремление постоянно корректировать собственную историю у Бисмарка приобрело масштабы, соответствующие его гигантскому эго.