Герлах, принадлежавший к «заново родившемуся» крылу лютеранских пиетистов, был несколько иного мнения о Штале. Спустя шесть лет он писал приятелю:
«Тяжело говорить это о любезном друге, столь мужественно сражавшемся, вдохновлявшем меня и придававшем мне силы, но вы меня вынуждаете… Он по большей части впал в вульгарный конституционализм и пытался преподнести его в консервативной манере, прибегая к христианской морали»38.
Революционные годы придали прусскому консерватизму новую идеологическую направленность, а Бисмарка обеспечили платформой для выстраивания политической карьеры. Возможно, Шталь и проповедовал «вульгарный конституционализм», но конституционализм был неизбежен в любом случае. Тоже по «иронии истории» ультраконсерватор Отто фон Бисмарк нуждался в конституциях и парламентах для демонстрации своей исключительности. Морица фон Бланкенбурга восхитили речи Бисмарка по еврейскому вопросу, и он с удовлетворением говорил Людвигу фон Герлаху: еще недавно, 4 октября 1846 года в доме Триглаффов Бисмарк выступал за отделение церкви от государства, а теперь чудесным образом превратился в сторонника христианского государства39. Лотар Галль воспринимал эту внезапную перемену с определенной дозой скептицизма:
«Бисмарк обладал слишком острым умом для того, чтобы принимать за чистую монету христианское самообольщение правотой, которое он видел в Померании, а затем и среди политических друзей… Бисмарк чувствовал себя неуютно, попадая на тонкий лед абстракций…»40
И Галль, и Маркс пытались выяснить, насколько искренне и серьезно Бисмарк говорил о христианском государстве, и они потратили немало усилий на то, чтобы согласовать эту речь с его скептическим отношением к религиозным доктринам и ставшими известными особенностями его веры в Бога. Безусловно, Бисмарк был по-своему верующим человеком, и Маркс с Галлем просто не захотели замечать того факта, что его речь о положении евреев была насквозь пронизана циничным оппортунизмом. Он лишь воспользовался представившимся случаем для того, чтобы распустить павлиньи перья и подкрепить репутацию грозного оратора. На мой взгляд, самое верное объяснение религии Бисмарка дал Пфланце:
«Его стремление к доминированию и управлению людьми проистекало не из осознания некоего божественного предназначения, а из гораздо более простых и прозаических побуждений. Обращение в веру не привнесло фундаментальных изменений в его отношение к человеку. Циничное восприятие мнений и мотивов, ненависть и враждебность к оппонентам, тяга к манипулированию своим ближним доказывают то, что ему были чужды доктрины христианской любви и милосердия. Вера служила ему тонизирующей и укрепляющей силой, а не духовным фундаментом… Религия обеспечивала его ощущениями защищенности и безопасности, принадлежности к целостному, поддающемуся осмыслению и контролю миру – к среде, которую не могли создать для него родители. Бог, которому он поклонялся, обладал могуществом (в отличие от отца) и был ласков, участлив и всегда рядом (в отличие от матери)»41.
Когда король Фридрих Вильгельм IV созывал Соединенный ландтаг, у Бисмарка завершались первые семь недель его долгой карьеры в качестве политического и государственного деятеля, и для него они прошли вполне успешно. Он стал звездой среди ультраправых консерваторов и завоевал ту репутацию, которая никак не могла ему повредить в ближайшем окружении короля. Принцы Фридрих и Альберт, кронпринц давали ему самые лестные характеристики, а герр фон Путткамер сообщал Иоганне о том, что Бисмарка «принцы балуют»42. Но самым важным было то, что Бисмарку действительно полюбились парламентские политические перепалки, опасности и угрозы, чуть ли не дуэльная атмосфера палаты, ощущение собственной значимости и блистательности, возможность воздействовать на людей и развитие событий. Сессии закончились, и Бисмарк почувствовал некоторую опустошенность. Без дела он, конечно, не остался: попробовал создать новую консервативную газету, занялся разработкой следующих этапов правовых реформ и некоторыми другими проектами. Но огни рампы на какое-то время погасли.
Теперь Бисмарк мог, не отвлекаясь на политику, и жениться. Свадьба состоялась 28 июля 1847 года в Рейнфельде, поместье Путткамеров. Шафером был «маленький Ганс» фон Клейст-Ретцов, поднявший тост за здравие нового «Оттона Саксонского», последователя легендарного средневекового герцога Оттона Великого43.