Гарнизоны европейских городов не владели тактикой парижских уличных боев. Они не знали, как сражаться против баррикад, перегородивших узкие и кривые улицы скученных городских центров, как справиться с льющимся из окон верхних этажей кипятком. Армии паниковали, видя братание между солдатами и гражданами. В Северной Италии маршал Радецкий располагал внушительной силой – более десяти тысяч вооруженных людей, и у него стояли гарнизоны во всех крепостях вокруг Милана, но и он не смог взять под свой контроль город. За один день после сообщений о падении правительства Венеции и бегстве Меттерниха Милан оброс рукотворными баррикадами50.
В Берлине беспорядки начались сразу же после получения вестей из Парижа. Удерживала толпы людей на улицах и прекрасная погода. Кристофер Кларк так описывал сложившуюся в городе ситуацию:
«Встревоженный нарастающей решимостью и своеволием толп, запрудивших улицы, начальник полиции Юлиус фон Минутоли распорядился ввести 13 марта в город свежие войска. В ту ночь несколько граждан были убиты в схватках, завязавшихся вблизи дворца. Толпы и солдаты состязались друг с другом за контролирование городского пространства»51.
Несколько дней король Фридрих Вильгельм IV пребывал в нерешительности, раздумывая, чью сторону занять: «голубей», предлагавших пойти на уступки, или «ястребов», возглавлявшихся генералом Карлом Людвигом Притвицем (1790–1871), командовавшим в Берлине бригадой гвардейской пехоты и настаивавшим на применении силы. 17 марта король, потрясенный бегством Меттерниха, наконец сдался и согласился отменить цензуру прессы и дать Пруссии конституцию. Минуло всего лишь одиннадцать месяцев со времени бравурной тронной речи, и король все-таки понял, что есть сила, способная трансформировать «естественную связь между государем и народом в обыкновенные конституционные отношения», и этой силой является не что иное, как страх. На следующее утро, когда ликующие толпы собрались на Дворцовой площади, произошли серьезные столкновения между армией и демонстрантами. По всему Берлину выросли баррикады. Армия уже была не в состоянии контролировать город.
18 марта 1848 года чуть ли не в полночь генерал фон Притвиц, которого его биограф характеризует как человека «сурового, решительного и замкнутого»52, прибыл во дворец и попросил у короля позволения отдать приказ об эвакуации города, с тем чтобы открыть по мятежникам артиллерийский огонь и принудить их к капитуляции. Дэвид Баркли так описал их полуночное рандеву:
«Смущенный монарх выслушал, поблагодарил Притвица и вернулся к письменному столу. Притвиц отметил то, с «каким удобством его величество уселись за стол, сняли сапоги, носки и натянули на ноги меховые гетры, собираясь, видимо, писать длиннющий документ». Тогда он составил, пожалуй, свой самый знаменитый документ – обращение «К моим дорогим берлинцам» ( «An Meine lieben Berliner» )»53.
К рассвету обращение было расклеено по всему городу. В нем король призывал граждан:
«Верните нам мир, уберите баррикады… и я даю вам государево слово, что улицы и площади будут очищены от войск, они останутся только в нескольких самых важных зданиях».
Приказ о выводе войск был отдан уже на следующий день перед полуднем. Король доверился революции54.
Для большинства солдат, для принца Вильгельма, брата короля, для кронпринца король Фридрих Вильгельм казался трусом, спасовавшим перед чернью. Роон, находившийся в Потсдаме, настроился на то, чтобы эмигрировать. Бисмарк, как обычно, схватился за шпагу. Через два дня, 20 марта, в Шёнхаузен заявилась делегация из Тангермюнде и потребовала водрузить на колокольне черно-красно-золотистый флаг Германской республики. Бисмарк вспоминал потом, как он тогда спросил своих крестьян: «Готовы ли они защищать себя?»: