В беседе с Горчаковым Бисмарк затронул вопрос о российско-австрийских отношениях. Российский министр иностранных дел ответил, что точка зрения императора в этом вопросе после коронации не изменилась. Австрия не могла изменить холодности России, которая утратила мнимую веру в свою солидарность с «австрийским» консерватизмом. Горчаков уверял Бисмарка в том, что, сохраняя свою внешнеполитическую линию, Франция займет утраченное Австрией место, и «единение России, Пруссии и Франции на месте прежнего альянса обеспечит мир в Европе и укажет предел австрийскому честолюбию на Востоке и в Германии». [277] Из письма следует, что Горчаков «сформулировал такой тройственный союз целью своих усилий», не исключая возможности вступления в него Англии, о которой отозвался с меньшим недружелюбием, чем к Австрии.
При этом Бисмарк был осведомлен о том, что после многочисленных просьб австрийской стороны Александр II дал свое согласие встретиться с Францем-Иосифом в Ваймаре на обратном пути из Штутгарта. Опасения Бисмарка насчет возможности восстановления иллюзии Священного союза развеялись полученными от Горчакова уверениями, что Александр II, «учитывая легко возбудимое недовольство французского императора, в любом случае желает уклониться от того, что может быть достигнуто в этом смысле[278], и поэтому считает одновременную встречу с нашим всемилостивым господином и императором Австрии недейственной»[279].
На этом фоне более перспективными выглядели переговоры в Штутгарте. Узнав о том, что в силу ослабленного здоровья прусский король не сможет приехать на встречу, Александр II выразил представленному ему Горчаковым Бисмарку «свое сожаление»[280]. Если бы не душевное расстройство прусского короля и противоборство политических течений при берлинском дворе, встреча трех монархов в Штутгарте произвела бы грандиозный эффект в Европе и непосредственно в Германии. Сам царь отмечал, что «свидание и без того тревожит германских князей»[281]. Эти слова подтверждал и Бисмарк: «В отношении голого факта российско-французского свидания здесь господствует чувство, что Германский союз пошатнулся, и союзные вопросы потеряли у коллег всякий интерес™. Как скоро вся конституция Сейма низошла бы на степень исторического материала, если бы действительно состоялся союз между обеими державами с практическими целями»! [282]
Ни паника среди германских правителей, ни усилия Англии не смогли воспрепятствовать встрече Наполеона III и Александра II, состоявшейся 26 – 28 сентября в Штутгарте. В разговоре с Бисмарком в конце сентября 1857 г. Горчаков «высказался о встрече (в Штутгарте – В. Д.) в духе полного удовлетворения <…> даже триумфа»[283].
В Австрии и среднегерманских государствах значение этого события принижалось, а перспективы встречи российского и австрийского императора в Ваймаре, наоборот преувеличивались. Бисмарк, однако, получил от Горчакова совершенно противоположную информацию. Российский министр подчеркивал, что эта встреча не будет иметь какого-либо политического значения, чтобы не разочаровать Францию. По словам Горчакова, Александр II чувствовал бы себя неловко лишь в том случае, если бы в Ваймар кроме Франца-Иосифа I приехал бы еще и Фридрих-Вильгельм IV. Бисмарк передавал Мантейффелю, что российский император в разговоре с Наполеоном отзывался о своей встрече с австрийским монархом «как об уже состоявшейся и не оказавшей никакого влияния на политику России»[284]. Свидание между Александром II и Францем-Иосифом продолжалось один день и свелось к заверениям австрийского императора в стремлении к налаживанию тесных связей в будущем.
278
Бисмарк имеет в виду антифранцузское значение, которое могла иметь встреча монархов в Ваймаре.