Слухи о переводе Бисмарка в Петербург обсуждались с конца 1858 г. Бисмарк настолько привык к ним, что испытал истинное разочарование, когда узнал, что должен остаться во Франкфурте еще на некоторое время: «Здесь довольно плохая политическая погода, которую я с удовольствием переждал бы в медвежьей шкуре с икрой и охотой на лосей»[301]. Предчувствуя, свой скорый отъезд, Бисмарк писал сестре, что хотел бы увидеть ее, «пока я не замерз на Неве»[302].
25 января 1859 г. на одном из дипломатических балов Бисмарк узнал от доверенного лица принцессы Августы – оберцеремонимейстера графа Штильфрида, – что его перевод в Петербург – дело уже решенное.
Он был огорчен своим новым назначением, поскольку имел все поводы полагать, что был бы полезен Пруссии именно во Франкфурте, «этой лисьей норе Союзного сейма, где я изучил все ходы и выходы вплоть до малейших лазеек»[303]. Он не смог добиться сохранения франкфуртского поста во время аудиенции у принца-регента 26 января 1859 г. Передавая свой разговор с Вильгельмом, Бисмарк писал, что «главной его целью было представить мое назначение в Петербург в виде своего рода отличия»[304].
Официальное назначение Бисмарка на новую должность последовало 29 января 1859 г. Этот перевод можно было расценивать в то время как дипломатическую ссылку и отлучением его от активного занятия германским делами. Тем не менее, учитывая консервативно-монархические убеждения и пруссачество Бисмарка до мозга костей, Берлин был вправе ожидать от Бисмарка в Петербурге лишь преданного служения интересам Пруссии и монарху Вильгельму.
После политического проигрыша в Ольмюце Берлин с большим вниманием следил за происходившими в Союзном сейме дискуссиями и обсуждениями внутригерманских вопросов. Во Франкфурт-на-Майне был отправлен подающий надежды человек, подтвердивший в революционные дни 1848–1849 гг. свою преданность Прусскому королевству. При всей спорности поведения Отто фон Бисмарка во Франкфурте и буре негодования, которую он вызвал впоследствии среди представителей германских государств, его политические противники высоко оценивали его способности, талант, четкое понимание целей и задач и отстаивание исключительно прусских интересов в Сейме. Даже австрийский представитель и председатель Союзного сейма граф Фридрих фон Тун-Гогенштайн высоко отзывался о личных качествах Бисмарка. Он особенно выделял в нем «благоразумие, абсолютное соблюдение законности, безукоризненность его монархически-консервативного принципа в больших политических вопросах»[305].
Назначение в 1851 г. дипломата с консервативными взглядами на должность представителя Прусского королевства при Союзном сейме соответствовало общему направлению внешней политики Берлина. Бисмарк поддерживал положения консервативной партии Пруссии в вопросах внутренней политики, однако его взгляды на международную ориентацию Пруссии выделяли его из числа консерваторов, считавших главным союзником Австрию, и либералов, выступавших за тесные отношения с западными странами.
Анализ картины международных отношений позволил Бисмарку прийти к выводу, что единственным выходом из сложившейся для Пруссии ситуации было укрепление отношений с Россией. Такая идея «Поворота на Восток» явилась серьезной альтернативой проводимой Берлином внешней политики, ориентирующейся на сотрудничество с державами Запада, с которыми, по мысли Бисмарка, у Пруссии было гораздо больше противоречий и спорных вопросов, чем с Россией. В выборе такого пути Бисмарк совершенно не руководствовался какими-то личными симпатиями к России, но ориентировался исключительно на реальности своего времени. Безусловно, возможность влияния Бисмарка из Франкфурта на политику Берлина была ограничена. К тому же его взгляды были крайне непопулярны среди прусских политических кругов и вызывали жесткую критику в самом Союзном сейме. Однако эта пока еще идея «Поворота на Восток», к которой пришел Бисмарк во Франкфурте, безусловно, важна для понимания направления его внешней политики в дальнейшем.
Приводимые документы показывают, что Бисмарк опровергал агрессивность внешней политики Николая I, отмечая в ней скорее приверженность традиционализму и консерватизму, и делал вывод об отсутствии прямой угрозы Пруссии со стороны России.
С началом Крымской войны Бисмарк отмечал, что традиционная для николаевской России международная ориентация на Германию была разрушена. Основная вина в этом лежала на «неблагодарной» Австрии, занявшей антироссийскую позицию. Пруссию от такой же ошибки отделял всего лишь один шаг, который Берлин так и норовил совершить, опасаясь остаться в одиночестве, при выборе позиции нейтралитета. Обозначая наметившиеся перемены во внешней политике России, Бисмарк на протяжении всей войны призывал Пруссию к четкому следованию политике нейтралитета для максимального ослабления не только российско-австрийских связей, но и для более самостоятельного поведения Пруссии в международных отношениях. По мнению Бисмарка, политика нейтралитета давала Пруссии возможность рассчитывать в будущем на российскую помощь в решении германского вопроса.
305
Thun an Buol. 25. VI. 1852 // HHStA Wien. PA II. 24. fol. 665. Bericht. Behändigte
Ausfertigung; см. также: QGDB. Bd. 2. S. 739.