Акцентом на антиавстрийских настроениях Александра II и рассуждениями о том, что ожидало бы Пруссию, вступи она в войну, Бисмарк пытался повлиять на сохранение принцем-регентом нейтралитета и ослабить попытки Австрии перетянуть Пруссию на свою сторону.
Бисмарк знал о том, что 12 апреля в Берлин по поручению Франца-Иосифа прибыл австрийский эрцгерцог Альбрехт, целью которого было вынудить Вильгельма выйти из выжидательного положения и перейти к активной поддержке Австрии. Бисмарк сердился от своей беспомощности и незнания того, как отвечать на вопросы Горчакова о роли Пруссии в предстоящих событиях. В письме жене 19 апреля он более свободно описал свои чувства: «Наша политика расстраивает меня; на своих же собственных водах мы остаемся плавником, который бесцельно гоним чужими ветрами, и какими ветрами! Дурными и зловонными! Как же редки люди с собственной волей в такой почтенной нации, как наша»[359].
В этих обстоятельствах Бисмарк прибег к хитрому ходу. С особой подробностью он передавал критику Горчаковым нерешительной позиции Пруссии, внимания Берлина не к своим интересам, но чуждым ему интересам Австрии и срединных государств. Бисмарк рассчитывал, что на Вильгельма повлияют слова Горчакова о том, что если Пруссия пойдет на уступки общественному мнению и поддержит Австрию, тогда «нужно будет искать Пруссию во Франкфурте или Вене»[360]. «Если же вы займете позицию, – продолжал министр, – доказывающую, что вы решились руководствоваться лишь чисто прусскими интересами, тогда вы принудите малые государства к желанной вам политике, и тогда уже Германию будут искать в Берлине»[361].
Возможно, письма Бисмарка в Берлин внесли свою лепту в то, что миссия эрцгерцога Альбрехта окончилась ничем, и прусское правительство ограничилось лишь общими заверениями.
Так же безрезультатно завершилась и поездка в Петербург австрийского чрезвычайного уполномоченного графа Алоиза Карольи фон Нагикарольи, о котором говорили, что «он скорее взойдет на виселицу, нежели отправится на конгресс»[362]. По определению Горчакова, «Карольи привез в Петербург „одни фразы, призывы к консервативным принципам и старым симпатиям“»[363].
Когда в Петербурге убедились, что австрийская политика безвозвратно перешла на рельсы войны, Горчаков стал активнее вести себя в отношениях с Францией. Как раз в это время в Пруссии начали распространяться слухи о подробностях подписания секретных соглашений между Россией и Францией. Бисмарк несколько раз спрашивал об этом у Горчакова, но каждый раз получал отрицательный ответ[364], который, правда, не убедил Берлин. В прусском парламенте отказывались верить в то, как Россия, одним из покровителей которой был святой Георгий Победоносец, поражающий змия, могла подписать договор с Францией, лукавые действия которой сеяли вражду и подстрекали к революции в Европе[365]. В адресованном министру Горчакову письме от 27 апреля российский посланник в Берлине Андрей Федорович Будберг спрашивал, какой ему дать ответ Шлейницу на его конкретное высказывание о том, что между Россией и Францией существуют договоренности. «Категорически заявите Шлейницу, что между нами и Францией нет наступательного и оборонительного союза <…> Вы можете подтвердить, что Россия не только не связана никаким наступательным и оборонительным союзом, но располагает и сейчас полной свободой действий»[366].
О всей серьезности предстоящих событий Бисмарк убеждал не только Берлин. Многочисленные дипломаты, представлявшие в Петербурге интересы германских срединных государств, не принимали участие в совещаниях на высшем уровне и обладали лишь той информацией, которую посланники великих держав сочтут нужным им сообщить. Учитывая это обстоятельство, Бисмарк активно пропагандировал среди германских дипломатов мысль о том, что «Россия достаточно сильна, чтобы нейтрализовать вооруженные силы Австрии»[367], а австрийская война против Франции в одночасье может стать германской. Таким путем Бисмарк стремился ослабить давление на Пруссию германского общественного мнения, принуждавшего ее оказать активную военную помощь Австрии.