Прибывший в марте 1860 г. в Берлин выздоровевший Бисмарк столкнулся с обсуждением вопроса о смещении Шлейница с поста министра иностранных дел. Прусский министр-президент князь Карл Антон Гогенцоллерн-Зигмаринген и государственный министр без портфеля Рудольф фон Ауэрсвальд предложили принцу-регенту назначить на этот пост Отто фон Бисмарка.
Вильгельм устроил между Бисмарком и Шлейницем своего рода дуэль политических программ. При изложении своей концепции Бисмарк руководствовался тем, что антиавстрийские лозунги и «недовольство высокомерным поведением Австрии»[416] становились все громче. Он высказывался за укрепление позиций Пруссии и жесткую борьбу с Австрией вплоть до военных действий. Одну из первостепенных задач внешней политики Пруссии он видел в том, чтобы «сохранить желательную для проведения нашей политики связь с Россией», а сделать это было «легче, действуя против Австрии, нежели заодно с Австрией»[417]. «Благодаря Крымской войне и польским осложнениям, – продолжал свою речь Бисмарк, – мы приобрели там (в Петербурге – В. Д.) такие преимущества, которые при умении ими воспользоваться дадут нам возможность столковаться с Австрией, не порывая с Россией»[418].
В своих мемуарах Бисмарк писал о том, что принц-регент еще до этой встречи принял решение о преждевременности замены Шлейница на посту министра иностранных дел. Тем не менее, Вильгельм, очевидно, чувствуя практическую бесперспективность программы Шлейница, все больше осознавал свою потребность в Бисмарке, его политических взглядах и методах[419]. Внешне это выразилось в простом оттягивании отъезда Бисмарка в Петербург. В течение нескольких месяцев принц-регент Вильгельм встречался с Бисмарком по тем или иным вопросам, раздумывая над его политической программой.
Можно предположить, что карьерный рост Бисмарка тормозился из-за того, что назначение консерватора на пост министра иностранных дел было бы оценено германской общественностью как возвращение к консервативным началам. Однако как раз в это время разрыв Бисмарка с представителями традиционного прусского консерватизма усилился. Это отчетливо проявилось в майской переписке Бисмарка с Л. фон Герлахом, в которой, как и после окончания Крымской войны, краеугольным камнем стала внешнеполитическая ориентация Пруссии. Герлах считал невозможным для Пруссии ориентироваться на наполеоновскую Францию и призывал к сохранению традиций Священного союза, хотя сами консерваторы с отчаянием констатировали, что «Россия, Австрия и Пруссия больше не старые, верные союзники, что Entente-cordiale-Alliance и дружба, которая последовала после Битвы при Севастополе, приветствие Австрии после Битвы при Альме способствовали краху старой Европы»[420].
Бисмарк, как и прежде, руководствовался соображениями государственных интересов и считал, что, если в данный момент Пруссии выгодно поддерживать тесные связи с Францией, то это следует делать, не обращая никакого внимания на то, кто ею руководит. «Со своим сюзереном, – писал он, – я стою, с ним и погибну, даже если бы он погиб, с моей точки зрения, безрассудно, но Франция остается для меня Францией, хоть бы ей правил Луи Нап<олеон> или Людовик Святой, а Австрия остается для меня заграницей»[421].
Такая позиция неожиданно сближала Бисмарка с либералами. Так, на заседании прусского парламента 21 апреля 1860 г. барон Карл Фридрих фон Финке заявлял, что «если правительство его королевского величества продемонстрирует симпатию по отношению к Австрии, я буду первым, кто противопоставит этому свое мнение». Анализируя подписание Австрией мира в Виллафранке и австрийскую внешнюю политику последних 10 – 20 лет в целом, прусский депутат выражал большое сомнение в том, сохранили бы теперь актуальность наставления прусского короля Фридриха-Вильгельма III своему сыну, будущему королю Фридриху-Вильгельму IV, о России и Австрии: беречь в крепости отношения с ними и между ними[422].
Беречь отношения с Россией Бисмарк отправлялся уже в Петербург, куда прибыл вместе с семьей 5 июня 1860 г. Если первая после длительного отсутствия Бисмарка в Петербурге встреча с Горчаковым носила несколько сдержанный характер, то Александр II, наоборот, оказал необыкновенно теплый прием прусскому представителю. В ходе аудиенции император отозвался о Пруссии как о «самом интимном союзнике»[423]. В письме другу Вентцелю Бисмарк сказал более откровенно: «Император рассматривает нас как своего самого близкого, если не единственного друга»[424].