Это было тем более важно, что и Фридрих Вильгельм IV, и лидеры прусских консерваторов всерьез заблуждались в отношении молодого политика. В конце июня король пригласил Бисмарка на аудиенцию, в ходе которой был вынужден выслушать от него упреки в недостаточно твердой позиции. Образ «большего монархиста, чем сам монарх» вполне сложился. Когда в конце 1848 года встал вопрос о назначении Бисмарка министром в новом, консервативном кабинете фон Бранденбурга, Фридрих Вильгельм IV категорически отверг эту идею. Согласно одной версии, его вердикт гласил: «Использовать только при неограниченном господстве штыка», согласно другой — «Красный реакционер, пахнет кровью, использовать позднее»[128]. То, что перед ними — не твердолобый юнкер, а достаточно гибкий и прагматичный реалист, не понимали ни друзья, ни враги.
Впрочем, осознавал ли это сам Бисмарк? По сути, молодой политик был сторонником «нового» консерватизма, который опирался бы на широкую социальную базу и учитывал интересы разных слоев населения. Вряд ли в его голове уже тогда сформировалась законченная концепция; скорее речь могла идти о наборе идей, довольно нестандартных с точки зрения реакционеров. Из юнкера, пришедшего в парламент защищать свои права, Бисмарк превращался в профессионального политика современного типа — гибкого, креативного, стратегически мыслящего.
Эрнст Людвиг фон Герлах называл Бисмарка «весьма деятельным и интеллигентным адъютантом Главной квартиры нашей камарильи»[129]. Пока что только адъютантом — о том, чтобы молодой политик вошел в «руководящее звено», никто не говорил; его не привлекали к обсуждению и принятию серьезных решений. Именно поэтому Бисмарк старался обеспечить себе поддержку не только «сверху», со стороны покровителей в Берлине, но и «снизу», активно контактируя с юнкерами округа Ерихов. «С сентября месяца я словно челнок курсирую между здешними местами, Берлином, Потсдамом и Бранденбургом, так что уже не могу видеть Гентинское шоссе», — писал он в декабре брату из Шёнхаузена[130]. Влияние молодого политика медленно, но верно росло, и он в целом был доволен происходящим. «Что касается политики, то там у меня все развивается в соответствии с моими пожеланиями, — писал он Иоганне, — и я благодарен Господу за то, что он доверил мне неоднократно и значительно послужить доброму делу»[131]. Во время ноябрьского переворота его активность достигла пика. Бисмарк вращался в придворных кругах, постигая сложную науку балансирования между различными силами и группами интересов.
Начало 1849 года молодой политик провел в предвыборной борьбе. Поскольку в родном округе шансов у него практически не было, ему пришлось выставить свою кандидатуру в более консервативном Бранденбурге. Здесь была обеспечена поддержка родственников жены, пользовавшихся в городе большим авторитетом. Однако и тут пришлось приложить немалые усилия, чтобы хоть немного смягчить устоявшуюся репутацию твердолобого реакционера. «Мы консервативны, да, очень, но все же не как Бисмарк», — описывал он настроения местных жителей в письме Иоганне[132].
Пятого февраля ему удалось, с трудом собрав необходимое большинство голосов, стать депутатом нижней палаты ландтага. Консерваторы составляли в ней явное меньшинство: они получили лишь 53 из 352 мест. Палата депутатов открыла свои заседания 26 февраля, однако уже два месяца спустя была распущена из-за конфликта либерального большинства с королевским правительством. Чтобы избежать новых стычек, Фридрих Вильгельм IV внес в процедуру выборов серьезные изменения. В Пруссии было установлено так называемое «трехклассовое избирательное право», просуществовавшее вплоть до 1918 года. Суть этой системы заключалась в том, что все избиратели в каждом округе были разделены на три класса в зависимости от величины уплачиваемых ими налогов. Наиболее крупные налогоплательщики, уплачивавшие треть от общей суммы поступавших в казну налогов, составляли первый класс, а масса мелких налогоплательщиков, также в общей сложности платившие треть всех налогов, — третий. Выборы были двухстепенными: каждый класс налогоплательщиков выбирал треть от общего числа выборщиков, которые, в свою очередь, избирали депутатов. В результате один голос избирателя из первого класса фактически равнялся в среднем голосам трех избирателей из второго и двадцати — из третьего. В таких условиях консерваторы, пользовавшиеся значительной поддержкой среди имущих слоев населения, смогли на июльских выборах значительно усилить свои позиции в палате.
129