Наступил ноябрь, на улице стало холодно. Улицу Жи-ле-Кер с обеих сторон загораживали дома, но вот с реки дул пронизывающий ветер. Чтобы сходить в маленький tabac, который находился на набережной Августинцев рядом со старой мастерской Пикассо, надо было повернуть за угол и ощутить на своем лице дыхание ледяного ветра. Как правило, Аллен просыпался в полдень и частенько весь день гулял в одиночестве по мостовым, глядя, как по булыжникам стучит дождь, наблюдая за холодным солнечным светом на серых стенах, разглядывая статуи и мемориалы, воздвигнутые в честь умерших художников, государственных деятелей и национальных героев. Он забирался на butte[31] Монмартр, чтобы полазить между полу-развалившимися студиями на улице Равиньян, поглядеть на «Bateau-Lavoir»,[32] место, которое Макс Жакоб называл плавучей пристанью, перед Второй мировой здесь жили Пикассо, Хуан Грис, Кеес ван Донген и их приятели-поэты.
Аллен часто гулял вдоль по набережным, с интересом роясь в старых книгах и картинках, продающихся на набережных под платанами. Он нашел все запрещенные в Соединенных Штатах книги Генри Миллера и Жене, выпущенные «Олимпией Пресс». Аллен не знал, что поэт Гийом Аполлинер писал порнографию, и был приятно удивлен, обнаружив его книги под названиями «Приключения молодого Рейкхелла» и «Дебош государя». Прочитав, Аллен отправлял их по одной своим родителям в Патерсон. После развода с Наоми его отец женился во второй раз, и Аллен писал своей мачехе Эдит: «Если они тебя не шокируют, будет классно, если ты прочтешь их, но не жги их, потому что они дорогие и редки в США».
Вдохновленный книгами, Аллен перечитал стихи Аполлинера, и в конце ноября они с Питером отправились на кладбище Пер-Лашез в поисках его могилы. Кладбище Пер-Лашез, созданное в 1804 г., — это большой прекрасный сад, скопление мавзолеев и надгробий, выполненных в самых разных стилях, здесь много старых деревьев и петляющих тропинок; здесь нашли последний приют Сара Бернар, Оскар Уайльд, Оноре де Бальзак, Жерар де Нерваль, Теодор Жерико, Фредерик Шопен, Колетт и Марсель Пруст, обрели покой тысячи людей, как известных, так и неизвестных. Взявшись за руки, Аллен и Питер шли по указателям мимо заснеженных деревьев и причудливых надгробий, пока не дошли до могилы Аполлинера. На менгире, иначе — вертикальной плите, тонком куске грубого гранита, было выгравировано его полное имя — Вильгельм Аполлинарий Костровицкий — и два стихотворения. В банке из-под варенья стояли маргаритки, а на могильной плите лежали дешевые керамические розочки.
Аллен пристроился на корнях дерева, растущего рядом с могилой, и закурил сигарету, наблюдая за тем, как по рукаву его вельветового пиджака ползет муравей, в кармане у него лежали «Alcools» Аполлинера. Он положил на плиту «Вопль», чтобы Аполлинер прочитал ее на небесах. На этом же участке находилась могила поэта Анри де Ренье, одного из основателей символизма, а на соседнем — Пруста. Через какое-то время Аллен с Питером обошли оставшуюся часть кладбища.
Поход Аллена и Питера на кладбище Пер-Лашез привел к тому, что на Жи-ле-Кер родилась идея обычной для Бит Отеля шалости. Художник Хоуи собирался возвращаться в Штаты в начале декабря и, наслушавшись рассказов Аллена о кладбище, в ночь перед отъездом напился и решил захватить с собой в качестве сувенира могильную плиту Бодлера. В окрестностях отеля он собрал помощников, попал туда и Аллен, все они забились в одно такси и отправились на кладбище Монпарнас на бульвар Распай, там Хоуи перелез через стену и растворился в темноте. Остальные его подождали немного на улице, а затем отправились ждать к кафе Select на бульвар Монпарнас. В конце концов Хоуи появился и заявил, что стена слишком высокая и могильная плита, которую он так и не нашел, все равно чересчур тяжелая.
Из-за холода они меньше гуляли по городу, разглядывая его памятные места. Грегори купил масляных красок и кистей и принялся рисовать абстрактные картинки на бумажных обоях в отеле. Он приобрел альбом и нарисовал штриховкой несколько легких юмористических картинок. Питер тоже обзавелся цветными карандашами и принялся рисовать странных красных ангелочков, сидящих на красных деревьях. Аллен не пытался рисовать, потому что был очень застенчив, хотя в его дневниках иногда встречаются очень интересные зарисовки ручкой. Они придумали себе экскурсию, которую можно было совершить и не попасться ветру: 7 декабря Аллен, Питер и Грегори весь день лазили по подземельям Парижа, забравшись туда с площади Данфера-Рошро. Под сводами проходов, словно дрова для растопки очага зимой, лежали человеческие кости и черепа, их перенесли сюда в 1780-х, так как кладбище Лез-Аль было практически переполнено. Питер описал потом, что они видели, Роберту Ла Виню так: «Мрачная пугающая влажность и чуть сладковатый запах от миллионов берцовых костей и черепов, аккуратно сложенных вдоль стен туннеля. В небольшом пространстве только смерть. Когда я гулял там, мне казалось, что я тоже мертв, — Грегори спер берцовую кость, и сейчас она лежит рядом с портретом Рембо на стене».
31
Butte — останец. С учетом парижских реалий это слово обозначает холм. Париж расположен в долине, окруженной пологими возвышенностями, в этой яме находится несколько холмов-останцов, по-парижски — «бютт». Одни из них совсем незаметны, другие требуют ощутимых усилий, когда взбираешься по их склонам. Самый известный, конечно, бютт Монмартр. Парижане очень гордятся своими возвышенностями. Таковых пять, и называют они их не холмами, a buttes. Это женская форма слова but, «цель», а еще «бютт» на парижском наречии — женская грудь. О происхождении названия Монмартр до сих пор спорят. Одни утверждают, что оно идет от латинского слова martinis, «мученик», другие настаивают, что там было языческое святилище бога Марса. Чаще всего на Монмартр забираются по улице Святого Дионисия (rue St. Denis). «Зловредные римляне» отрубили ему голову на острове Сите, после чего святой, взяв ее под мышку, отправился на север по этой самой улице. Склон здесь довольно крутой. А каково было святому Дионисию? Тогда ведь ни фуникулера, ни знаменитой лестницы не было. Неудивительно, что на верхушке бютт Монмартр он решил передохнуть, и положил голову на землю. На месте, куда пролилось несколько капель крови, потом построили тортообразный собор Сакре-Кер. Святой Дионисий, отдохнув, пошел дальше, еще 20 километров на север, в городок Сен-Дени, где и упокоился.
32
Bateau-Lavoir — «лодка-прачечная». В 1899 г. некоему месье Тьонвилю пришло в голову разделить принадлежавшую ему фабрику пианино на мастерские, которые можно было бы сдавать художникам. Ветхое здание стояло на крутом откосе холма, так что с улицы Гаро (rue Garreau) оно казалось пятиэтажным курятником, а с нынешней площади Эмиль-Гудо, где был расположен вход, — одноэтажной хибарой. В Бато-Лаву-аре не было ни газа, ни электричества — только один кран с водой на все пять этажей. В лабиринт дешевых клетушек с печками-буржуйками заселилась целая колония писателей и художников, в том числе Брак, ван Донген, Грис, Дерен, Вламинк, Модильяни. Поэт Макс Жакоб прозвал это здание «плавучей прачечной» (Bateau-Lavoir): оно напоминало ему одну из старых барж, на которых стирали тогда белье, да и полы здесь скрипели, как снасти корабля.