— Ты как?.. — тяжело выдохнул Ольшевский, слабо сжав руку Катерины в ответ.
Моргал, явно пытаясь прояснить зрение толком, старался откашляться, словно горло прочищал.
— Нормально, только не напрягайся, любимым мой, — прижала пальцы к его губам, прерывая еще какие-то вопросы. — Это же не в меня пули попали. Со мной все хорошо. Ты от всего спас!
— Вообще, вы явно родились в рубашке, — включился в разговор врач, который как раз вошел в палату, коротко постучав. — В вас же всего одна пуля попала, да еще и так…
— Одна? Вроде две чувствовал… — удивился Саша, тяжело сглотнув и прикрыв глаза с таким тяжелым движением, что у Кати все внутри дрогнуло от сопереживания.
— Одна, — усмехнулся врач, вытянул руку и показал пакетик с той самой пулей, неверное. — Улика. А «в рубашке», потому что она в сердце точно должна была попасть, судя по изначальной траектории. Но попала в какое-то препятствие, отклонилась, вошла в ткани грудной клетки уже под углом, и потому в плечо «вышла». Тут, конечно, плохо, что артерию пробила, оттого и кровопотеря большая, и самочувствие такое. Но вас вовремя привезли. Все подлатали и зашили. Думаю, исходя из кусочков стекла, что мы из раны извлекли, это телефон вам жизнь спас, — рассказал врач.
— Но ведь вон телефон, целый, — искренне удивилась Катя, испытывая ужасающий холод только от того, что врач говорил. От понимания, насколько тонкая грань была, как просто она могла потерять Сашу навсегда… Указала на прикроватную тумбочку, где оставила смартфон.
— Твой… — прохрипел Саша, вдруг усмехнувшись во весь рот. — Я твой забрал из квартиры и положил в нагрудный карман. А ты возмущалась, что я его тебе купил. Мне этот телефон жизнь спас, — Саша подмигнул кое-как. — Вот что значит — топовая модель и металлическая крышка, — он снова попытался прочистить горло.
Тут все рассмеялись, даже врач, но больше от самого облегчения, что все завершилось хорошо, наверное.
— Что ж, я так и думал, что телефон, — улыбнулся доктор. — Вы пока не говорите особо, вам пить нельзя много, а горло болеть будет после наркоза. Потерпите уж. Ну и с раной, думаю, все будет неплохо. До свадьбы заживет…
— Это вряд ли, док, — не послушав рекомендации, перебил Саша привычную фразу и расплылся в широчайшей усмешке, крепче сжав руку Кате. — У нас свадьба в эту пятницу.
— Ого… Поздравляю, — врач поджал губы и задумался. — Да, не заживет, это точно. И танцевать я вам еще не разрешу…
— Ну на саму-то свадьбу пустите? — мигом нахмурившись, потребовал Ольшевский с давлением.
— Саша! Ну ради бога! Перенесем! Лишь бы ты здоров был! — попыталась Катя воззвать к его здравому смыслу, но ее не собирались тут слушать.
— Еще чего! Нет, котена! Ничего я переносить не собираюсь, — хмыкнул Саша, но так сипло, что даже ей больно стало.
— Так, давайте не будем торопиться, — улыбнулся такой горячности врач. — У нас еще четыре дня в запасе есть. Рана не ужасна, думаю, дня через два мне вас можно будет отпустить из стационара, при условии регулярных перевязок. Найдем выход, — заверил врач. — А пока не нервничайте и отдохните уже, не мучайте горло. Да и просто дайте организму в себя прийти, — с суровыми интонациями велел доктор.
Осмотрел еще раз повязки и ушел, пообещав зайти часа через два и предупредив, что может подняться температура, будут приходить медсестры, проверять.
Катя же на все согласна была: все назначения выполнять и с Сашей тут хоть недели находиться, лишь бы точно ей гарантию дали, что с ним теперь ничего плохого не случится.
— Поспи, любимый, — попросила, снова прижавшись лбом к его лбу. Видела, что тяжело Саше, хоть и пытается перебороть себя.
— Та ну, наспался уже вроде, — возразил Ольшевский. И тут же зевнул, заставив любимую рассмеяться. Уже лучше, чем рыдать! — Блин, оно само! — возмутился. — Дай воды, малышка, пить, ужас как хочется.
— Организму виднее, — решительно заявила Катя, помогая ему немного отпить из подготовленного стакана. — И с водой, и со сном. Так что спи, а я рядом буду, любимый, — поправила ему подушку и не удержалась, опять поцеловала, наконец-то легко коснувшись губ. Саша тут же потянулся, словно бы привстать решил, но она ему не позволила. — Спи, — повторила.
— Ты, может, домой езжай? Чего тебе тут торчать без толку? — то, что он так быстро сдался, только показывало, как измучен на самом деле, хоть и хорохорится, не желая показывать.