Потому что взгляд у Кати поплывший и потерянный, она явно утратила ориентиры и осознание, где они сейчас.
— Я не против! — смех гортанный, он ладонью ловит, впитывает. Чисто нирвана!
— Я против, чтоб на это потом охранники пялились. Ты — моя только! — отрывисто, резко и так низко, будто рычит.
Ввалились в кабинет, захлопнув дверь, прижались к полотну оба.
— Так какие твои выгоды, малыш? — не позволяя ей и на секунду в себя прийти, припал наконец губами к этой чертовой жилке, что тарахтела под его пальцами, как дикая! А второй рукой так и держит, путает волосы Кате.
— Я ребенка хочу, Саша, — даже с какой-то дрожью вдруг выдохнула Катерина, зажмурившись. От желания и страсти, что он в ней явно ощущал, или от страха, который вдруг тоже в девочке почувствовал? — От тебя ребенка.
Не хило.
Второй раз за вечер, как под дых удар пропустил.
Не сказать, что такое заявление сбило страстный угар, который уже плотно пропитал мозг. Но, лады, вниманием его она завладела по полной.
Откинул голову, чуть сильнее сжал руку на волосах Катерины, не позволяя ей отвести глаза. Всмотрелся.
Он о детях как-то не задумывался по жизни. Вообще. Не тянуло.
Не до того. Да и жизнь Кати разве не пример того, что не все так просто в этом вопросе? И все же… Смотрит на нее: на лихорадочный румянец на щеках, блеск в серо-зеленых глазах, на возбуждение вперемешку со страхом. И понимает, что ни х*ена не против, по факту. Никакого внутреннего отторжения нет. И охота, тут же ее перед собой развернуть и «раком» поставить, никуда не пропала. А даже сама мысль об этом, о возможном ребенке, как бы добавляет интереса всему. Перчинки…
— Нет, я не буду с тебя деньги тянуть! Не для того, не думай, Саша! И не привяжу к себе ребенком! Не пытаюсь даже… — Катя зажмурилась, дернулась, обхватив его шею руками, будто испугалась, что отойдет, явно не так истолковала его пристальное внимание. — И навязываться не буду, когда надоем! — она говорила интересно как-то, будто не сомневалась, что именно так все случится. — Сама справлюсь и обеспечу всем и себя, и малыша. Не переживай!
А вот у Ольшеского на этот счет именно сейчас появились серьезные сомнения, что ему тут кто-то надоесть может…
— Тсс, котена. Без кипиша, — прижал указательный палец к ее о**енительному рту, который еще так и не поцеловал ни разу… А она там что-то про «облизать» заикалась. Всего. Не забыл — как на внутренней поверхности костей черепа ее слова выжгло. — Я не отказался, не дебил. Но есть любопытство: за что мне доверить такую честь решила? — немного с подколкой спросил, улыбаясь.
Смех еще никогда и ничего не портил. Даже сексу придать пикантности мог.
А ее явно надо отвлечь. Загрузилась моментом. Пусть и чувствовал, что и в Кате ни на йоту не пригасло дикое желание.
У него же пах уже просто каменный. И давит вожделение, норовит отключить всякий контроль и мозги, эта непривычная жажда, которую она в нем вызывает! Но Александр еще держится.
Сработало. Катя тоже улыбнулась, пусть и немного смущенно.
— Потому что ты сможешь. Только ты, кажется, — выдохнула шумно, опалив его шею своим горячим дыханием. Вновь взгляд под ресницы. Стрельнула. Румянец этот греба**й, одуряющий его! — У меня с этим проблемы, Саш. Большие, если честно — закусила губу. — Но с тобой… Ты сильный. И я с тобой настоящей всегда себя чувствую. Не ущербная — полноценная женщина, — пауза, от которой у него холод по затылку, а она дрожит, прижатая к его телу.
Только не так, по-плохому. Нет, Ольшевский не такой ее дрожи хотел!
— Ты мне дашь это, — еще раз губы облизнула. — Уверена, — отвела глаза, прикрыла снова ресницами вспыхнувшую боль и стыд?..
Голос тихий. Желание вперемешку с хриплостью, с горечью, которую от него прячет.
А Ольшевского по новой накрыло гневом и бешенством, которые слегка отодвинул за последние минут двадцать.
*ля! Не дурак, в голове будто щелкнуло, встали на место кусочки головоломки. Еще не все, но кое-что само понятно стало вроде.
Рука пригоршней скользнула под волосы, освобождая пряди, накрыл горячей ладонью шрам на шее… Кастрирует гада за то, что его девочке поломал все самоуважение и веру в себя! Исполосует на ленты за каждую секунду ее боли и шрамов, душевных ли, физических!
Господи! Весь словно пылает: желанием, злостью, нежностью к ней и примитивной потребностью поиметь, пометить, своей сделать, чтоб вся в его запахе; в испарине, кожа к коже и в его сперме, да… Не против, выходит? Готов на ее условия? Хоть и со своими оговорками, про которые прямо сейчас Катюше говорить не будет. Не казалось, что услышит.