— О, час от часу не легче, — криво улыбнулась Катя. — Так я тебе уединение испортила…
— Ну, положим, не ты, а тот дебил, — отмахнулся Александр, все еще приглядываясь к ней. — Ты, котенок, никогда и ничего мне не портила. На самом деле, я дико рад тебя видеть… — искренне говорил, от сердца, хоть и много нюансов было в их жизнях…
А Катерина наклонила голову к плечу, всматриваясь в него взглядом, неожиданно напомнившим Ольшевскому взгляд ее отца — майора вооруженных сил… и одного из самых влиятельных «авторитетов» в былое время в той области, где Санек служил.
Это он во многом дал старт Александру. Он же его и подальше в свое время отправил, поняв, что дела плохи, «порекомендовал» людям в столице, как надежного…
— Ты ни разу не приезжал после смерти отца… — Катя отвернулась к окну.
Не сказала вслух, но ее сомнения в его интересе к их жизням и радости от нынешней встречи прямо-таки завибрировали в пространстве купе. Тишина стала густой, несмотря на постоянный перестук колес вагона, а Ольшевский внезапно испытал какую-то виноватую неловкость.
Ему не за что было перед этой девчонкой извиняться. Да и объяснять что-то Катерине… Никогда не считал, что ей надо вникать в какие-то нюансы. Так ее отец ему велел когда-то, когда Катьке было не больше одиннадцати, и Александр придерживался похожей точки зрения. Не надо оно было ни ей, ни ее матери. Хотя и такой подход не защитил и не спас их не от чего, если подумать.
Именно в этот момент в дверь купе постучали, и, стоило ему подняться и открыть, забежала суетливая девчонка из персонала обслуживания.
— Кофе. Вы заказывали, верно? Вот американо, а это — капучино, — немного устало и торопливо уточнила она, расставляя яркие стаканчики с крышками и что-то сверяя в своем блокноте. Косо глянула на его стакан и фляжку, видно, поняв, что там алкоголь. — Тут полиция сейчас…
— Да, мы в курсе, спасибо, — согласился Ольшевский, не вдаваясь в подробности ситуации. Расплатился.
Девчонка передернула плечами и, тоже больше не разглагольствуя, убежала, бросив на прощание «хорошего вечера». Она свою работу сделала, ей не до тонкостей, видимо.
А в купе одурительно запахло кофе, несмотря ни на что, добавив атмосфере уюта. Его это всегда удивляло в кофе. Не сказать, что Ольшевский так уж любил этот напиток, но вот от запаха — «торчал». Были у него хорошие друзья, которые посмеивались над этой слабостью Санька, но по-доброму. Особенно, когда он тупо заказывал напиток в кафе и просто нюхал. Или у себя в офисе сидел и требовал новую чашку каждый час, не тронув предыдущей. Хотя и пил, конечно, куда без этого? Но просто дышать запахом любил больше.
Вот и сейчас он с удовольствием вдохнул аромат полной грудью… Вдруг поймал внимательный взгляд Катерины в отражении стекла. Она за ним наблюдала тайком? Ну-ну, пусть присматривается девочка. Понятно, что как ни крути, а настороженность после стольких лет — нормальна.
— Я в Киев еще семь лет назад переехала… — продолжая смотреть в окно, где ни черта видно не было из-за темноты, кроме отражения самого купе, обронила Катя, стоило ему сесть на свою полку.
— Да, я знаю. Слышал…
— Тебе что, мама звонила? — обернулась с удивлением и даже какой-то претензией.
Ольшевский на это только кривовато усмехнулся, хмыкнул и покачал головой.
— Нет, Катюш, не звонила. Но слухами земля полнится…
— Ясно, — с какой-то, малопонятной Ольшевскому пытливостью, вновь посмотрела на него долгие мгновения.
Он почему-то напрягся от этого взгляда, неожиданно поняв, что не знает, как реагировать — давно привычный сарказм и поверхностная ирония, всегда выручавшая его и служившая неплохой броней в последние годы, с Катериной не работали, похоже. Он ее слишком давно… «знал»?
Сейчас так не сказать. Не знает он хорошо сидящую перед собой молодую женщину. Но прекрасно помнит девчонку, с которой шутил и смеялся, которой математику помогал решать… И успокаивал в такой ситуации, когда у самого все внутри леденело от ужаса, что никому показать нельзя, когда сам еще, считай, молокососом и пацаном был, только хлебнувшим взрослой жизни. Хотя себе, помнится, капец, каким крутым и серьезным тогда казался…
Те пару суток, выходит, их чем-то слишком плотно и глубоко спаяли, а он и не понял когда-то… Сейчас же то и дело привкус воспоминаний на языке чувствовал.
— А давай свой виски! — вдруг, даже с каким-то залихватским взмахом рукой, улыбнулась Катерина, словно пытаясь сменить и тему, и настроение разговора. Но он четко уловил всю наигранность и принужденность жеста. — У меня такая неделя, что без алкоголя, наверное, и не заснуть. И просто, не выдохнуть сейчас, тем более после этого идиота…