Проверяют, не подменили ли Шумского, подумал Петров.
— Вас одного направили? — спросил он.
— Да.
— Не заметили, что кто-то за вами следил?
— Нет.
— Вам объясняли, как вести себя, если попадете в контрразведку?
— Этому вопросу Линдермут уделил много времени. Он наставлял, что если меня задержат при переходе линии фронта или при встрече на вокзале, я должен категорически отрицать, что связан с немецкой разведкой, что я, якобы, боясь отправки в Германию, бежал к вам. В подтверждение должен предъявить справку биржи труда. — И он протянул справку начальнику отдела. — Линдермут полагает, что это достаточно убедительный для вас документ. Он инструктировал, что если я попаду к вам — добиваться, чтобы вы направили меня в ближайший военкомат. Мол, хочу бить фашистов. В военкомате проситься сразу же на передовую. А там махнуть через линию фронта и вернуться в школу.
— А если вы сегодня не перейдете линию фронта, что тогда? — Петров заглянул в доверчивые глаза Сороки.
— О возвращении в срок особо предупреждали. Не верят тем, кто опаздывает. Линдермут прямо сказал, что, мол, смотри, не опоздай, иначе окно закроем.
— Постановочка вопроса! — воскликнул Горелов и присвистнул.
Зазуммерил полевой телефон. Горелов снял трубку.
— Да, здесь, — и протянул трубку Петрову. — Вас Рязанов.
Николай Антонович услышал взволнованный голос Ивана Федоровича.
— Мне нужно срочно вас видеть!
— Что случилось?
— По телефону не могу. Я недалеко. Буду через несколько минут.
— Жду.
Сизов вопросительно смотрел на начальника отдела, но тот только пожал плечами и обратился к Василию:
— С вами кого-либо готовили к переброске?
— Нет. Но я знаю, что готовят. — Он подумал и уточнил: — Троих я знаю, но за несколько дней до моей переброски в школе я их не видел.
Он описал их внешность. Особое внимание обратил на курсанта по кличке Свист, бывшего рецидивиста, о котором говорили, что он вор в законе.
— Внешне неприметный, рыжий, волосы густые. Незадолго до того, как его не стало в школе, шевелюру постриг. На левом виске небольшой шрам. У немцев пользуется особым доверием. Добровольно согласился участвовать в расстреле одного из курсантов, тот намеревался после переброски перейти к вам с повинной.
Сорока помрачнел. Петров почувствовал, что он о чем-то умалчивает. Но вот Василий вскинул голову и сказал:
— Линдермут и меня включил в группу, которая должна была привести приговор в исполнение, — выдавил он из себя. — Я не знал, что мне делать. Согласиться? Бежать? — и сам себе отвечая, продолжил: — И стал я рассуждать. Убегу — не выполню задания. А останусь? Значит, сам себя определю в предатели! И все же хорошо, что не поторопился. Утром пришел зондерфюрер. Веселый, шутит и говорит: Кузя... — Он запнулся и поторопился объяснить: — Такую кличку они мне дали. Так вот, Линдермут говорит, что Петцгольц приказал мне только присутствовать на казни. С улыбочкой объяснил, что мол, в полиции мне дали блестящую аттестацию. Дахневский даже наплел, что я принимал участие в каких-то карательных операциях. Но Андрей Афанасьевич знает, что ни в каких акциях я не участвовал. А Дахневский и Стеценко хотят выслужиться перед фашистами, приписывают то, чего не было и нет...
— Что ж, фашисты решили, что вы и так достаточно замараны перед советской властью.
— Вероятно, так.
В это время в землянку буквально ворвался Рязанов. Заметив Сороку, остолбенел. Петров, а за ним и другие, глядя на Рязанова, засмеялись.
Иван Федорович никак не мог прийти в себя. Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась натянутой, неестественной.
— Что у вас? — спросил Петров у Рязанова. — Можете говорить.
— Теперь я знаю, что поступил правильно! — воскликнул Рязанов. — Тут такое! — но увидев, что брови Петрова нахмурились, поспешил перейти от эмоций к делу. — Как только они разошлись, — он кивнул в сторону Сороки, — один боец быстро собрался и вышел из зала. Я за ним. Смотрю, идет он, прихрамывает. Ни на кого не обращает внимания, не оглядывается. Я уже хотел повернуть назад. Но... Он сделал интригующую паузу. — Вижу, а он ускорил шаг и вроде хромать стал меньше. Я за ним. А он, оказывается, за связником, извиняюсь, за Василием. Василий, вижу, топает, и чем дальше, тем скорее. А боец за ним, не отстает. И совсем перестал хромать. Это мне показалось подозрительным, И подумал: уж не контрнаблюдение ли?