Не выдержав истязания, Николай потерял сознание. Пришел в себя в камере. Ныло избитое тело. Неловкое движение вызывало острую боль в голове. Невыносимо болела поясница. Он попытался приподнять голову, но от боли застонал и вновь потерял сознание.
Фельдполицайсекретарь внешней комендатуры города был недоволен работой следователя Нагеля. Предупредил, что, если он и дальше будет так работать, для него останется один путь — на передовую. Фельдфебель выходил из себя. Уже несколько дней безрезультатно возится с партизаном. И решил изменить тактику работы с ним.
Он сделал вид, что не обратил внимания на вошедшего Ивницкого, углубившись в чтение лежавшей перед ним бумаги. Изредка ухмылялся и покачивал головой. Наконец поднял глаза на арестованного, дернув усиками-хвостиками.
Взгляд Николая был безразличен. Разбитые губы распухли, на лице засохли кровавые раны. Он едва держался на ногах и, если бы не оперся о стену, упал.
Следователь неторопливым движением достал из пачки сигарету. Закурил. Щурясь, смотрел сквозь дым на партизана.
— Будешь и сегодня молчать? — не получив ответа, хмыкнул: — Ну, ну... Садись. Как у вас говорят: в ногах правды нет. — И, довольный собой, сказал: — Смотрю на тебя, хороший ты парень. С характером.
Он замолчал, словно собираясь с мыслями. Потом заговорил:
— Зря запираешься. Вот тут, — он ткнул пальцем в бумагу, — ответ на все вопросы, на которые ты не желаешь отвечать. Нам все известно. Можешь молчать. Но мне тебя жаль.
Он встал, заложил руки за спину. На негнущихся ногах, вскинув голову, начал ходить по комнате из угла в угол. На его длинной шее резко выделялся кадык.
Николай молча следил за ходившим взад и вперед следователем, а сам думал, если ему все известно, зачем этот допрос? Что ему от него нужно? Он тряхнул головой. И тут же почувствовал, что боль волной захватила все тело. Не сдержался и застонал.
Фельдфебель остановился.
— Больно? — бросил он вопрос. — А всё потому, что ты дурак! Слишком серьезно смотришь на жизнь.
Он удобно уселся на стул. Не спуская пристального взгляда с арестованного, сказал:
— Не хочешь никого выдавать? — он побарабанил пальцами по столу и поцокал языком. — Жаль тебя, парень. Но живым отсюда ты не выйдешь, если не согласишься помогать.
Глаза Николая расширились. Так вот, оказывается, зачем понадобился этот допрос. Он с трудом поднялся с табурета. Охвативший его гнев придал силы преодолеть боль и слабость, но отнял способность говорить. Он лишь беззвучно зашевелил разбитыми губами.
— Сидеть! — гаркнул следователь и кулаком грохнул по столу.
Николай сел. Из груди вырвался хриплый стон и он смежил веки, чтобы не видеть жандарма. Ему казалось, открой глаза — и он задохнется от ненависти.
— Я даю тебе выход, если хочешь жить. Мы предлагаем тебе сек-рет-но, — протянул он, — сотрудничать с нами. Никто не узнает, что будешь нам помогать. Жизнь так прекрасна! Ты молодой, умный. Прямо из подвала тюрьмы выйдешь на волю с деньгами. Все откроется перед тобой: жратва, вино, девчонки... Ну?
Николай не сводил взгляда с самодовольного лица фельдфебеля. Едва шевеля разбитыми губами, с трудом выдавил:
— Никогда... не буду... предателем.
Нагель поднялся из-за стола. Взгляд стал колючим. Его кулаки обрушились на Николая. Он ударился головой о стенку и упал.
От бессилия слезы навернулись на глаза. Жандарм же истолковал его слезы по-своему.
— Что, парень, одумался? — со злорадством спросил он. — Так как?
— Ни... когда...
— Что же ты гребешь против течения, дурачок?
— А по течению... плывет... только дохлая... рыба, — едва слышно прошептал Николай.
— Вот сейчас и ты поплывешь против течения!
Нагель схватил со стола плетку и начал избивать Николая. Его пронзила острая боль, и жандарм, комната погрузились во тьму.
Утром в камеру вошли солдаты. Подталкиваемый ими, Николай вышел во двор. После темной камеры солнечный свет ослепил его. Он закрыл глаза, через минуту-другую открыл их и увидел над собой ясное небо. Глубоко вдохнул морозный воздух. Голова закружилась, но он старался твердо идти в свой последний путь.
15
Ранним утром полицейские начали сгонять жителей на площадь. Накануне по городу был развешен приказ военного коменданта, что сегодня состоится казнь подпольщиков и лиц, не выполнивших распоряжения германских властей.
Лицом к горожанам стояли с автоматами жандармы. Медные бляхи на их груди блестели на солнце. В центре площади выстроился взвод солдат. Недалеко от них оживленно беседовали офицеры.