Ольга начала замерзать. Она глубже засунула руки в карманы пальто. Но боялась даже шевельнуться, Она находилась в таком нервном напряжении, что едва не вскрикнула, когда ее за локоть взял подошедший Дерюжкин. Рядом с ним стояла Агнесса. Они кивком головы поздоровались и молча ждали, когда приведут обреченных. Вскоре вокруг тихо заговорили: ведут... ведут...
На площадь под конвоем солдат вступила группа осужденных. Увидев среди них Машу, Ольга ахнула: тебя-то за что? Лицо Маши было в кровоподтеках, кисти рук перевязаны тряпками. Одной рукой она обняла плакавшего мальчика лет четырнадцати и что-то говорила ему. Среди обреченных шли два старика и опиравшийся на палку раненный в ногу красноармеец в изорванной шинели. Группу подвели к ограде и поставили лицом к согнанным на площадь.
Шеверс позвал переводчика, дал ему какое-то распоряжение, и тот на ломаном русском языке начал резко выкрикивать в морозный воздух:
— Вниманий!... Тут стоят... э-э... преступник! За нарушений приказ немецкий командований... э-э... они будут расстрель! — переводчик заглянул в бумажку. — Мария Барцевич — за помощь бандитам!.. Олег Кошельев — за нарушений комендантский час...
В толпе раздался ропот. Жандармы встрепенулись и грозно повели автоматами. Мальчик стал вырываться из рук Маши и пронзительно закричал:
— Не хочу умирать! Ма-ма-а! Спаси меня! Люди-и-и! Помогите!...
Солдат ударил мальчика прикладом в живот. Он скорчился от боли и перестал кричать. Маша прижала его голову к своей груди.
Ольга лишь на мгновение отвела глаза от лица Маши и увидела Штейнбруха, который, не обращая внимания на душераздирающий крик мальчика, оживленно разговаривал с офицерами. Как он может, пронеслось в ее голове, как может! Значит, и он такой же, как Шеверс! От этой мысли ей стало мерзко за себя, за мимолетную слабость, когда она позволила себе признаться, что среди фашистов есть добрые и нестрашные люди. Но мысль ее оборвалась, когда она вновь обратилась к Маше. Она увидела, что Маша прижала голову мальчика к своей груди, стараясь искалеченными пальцами прикрыть ему глаза.
Переводчик закончил читать приговор. По команде Шеверса солдаты вскинули винтовки. Раздался залп. Ольга от испуга закрыла глаза, а когда открыла, осужденные лежали на земле. Шеверс неторопливо подошел к казненным. Красноармеец приподнял голову. Он был только ранен. Гестаповец вынул из кобуры парабеллум и дважды выстрелил в него. А Штейнбрух в это время фотографировал гауптштурмфюрера.
Спазм перехватил горло Ольги. Стало трудно дышать. Ей захотелось скорее уйти, но Дерюжкин удержал ее за руку. Она попыталась высвободить ее и нечаянно толкнула Пампуру.
— Ты что, Оля?
Ольга оторопела — голос Агнессы был совершенно спокойный. Она подняла на нее глаза, и та поразила ее еще больше — жадное любопытство выражало лицо Агнессы.
Переводчик заметил, что кое-кто, не выдержав страшного зрелища, намеревается покинуть площадь.
— Всем стоять на месте! Слушаль приказ! — закричал он.
Но этот окрик странно подействовал на Ольгу. Она впервые за много дней не ощутила страха. Еще раз взглянув на Пампуру, которая после окрика переводчика вся подалась вперед, Ольга осторожно попятилась назад и сделала новую попытку выбраться из толпы. На сей раз Дерюжкин не удерживал ее — всем наконец позволили разойтись.
Когда Ольга добралась домой, ее бил озноб, тело горело, как в огне. Не раздеваясь, легла на кровать, смежила веки. И тут же перед ней возникла Маша, стоявшая под дулами винтовок. Она прижимала к себе голову мальчика и казалось, что в эту минуту она меньше всего думала о себе. Как же так? Неужели Маши больше нет? Как Ольга могла чувствовать себя одинокой, когда можно было встретиться с ней, поплакаться на свою судьбу? А Маша ведь никогда не жаловалась, хотя ей было не легче, чем Ольге. Машенька, прости, мысленно обратилась к ней Ольга, прости меня, милая. Но Маша не поднимала глаз и только крепче прижимала к себе голову мальчика. Не слышит, не услышит она ее теперь никогда. За что же они ее убили? Значит, она действительно была связана с партизанами? И это ей, Маше, говорила Ольга, что Штейнбрух, Рокито совсем не страшные, что они культурные, обходительные? Как тогда Маша на нее посмотрела!..
Ольга лежала тихо, не открывая глаз. Как ей жить дальше со своей виной перед Машей? Она не испытывала больше безотчетного страха, который поселился в ней, казалось бы, навсегда с приходом оккупантов. Она вообще сейчас ничего не ощущала, кроме невыносимого отвращения к себе. Неужели это она, Ольга, музицировала перед этими убийцами, выслушивала их комплименты, пила с ними вино, ехала потом в машине? Чем же она лучше Пампуры, которая ей так ненавистна? Привкус свиной тушонки, который Ольга вдруг ощутила во рту, вызвал приступ тошноты, заставил ее подняться с кровати...