— У тебя все?
— Нет, Николай Антонович.
И Рязанов рассказал о встрече у Вари с Ольгой и о том, что он предложил ей помогать особому отделу.
Петров сидел задумавшись. Правильно ли поступает Рязанов, вовлекая девушку в опасную работу? Старшее поколение считает, что оно было в других условиях, в которых риск, самопожертвование, стремление к подвигу диктовались революционным порывом. А разве сейчас не такое время? — подумал он и, пытаясь оправдать действия Ивана Федоровича, поставил себя на его место. Наверняка, он поступил бы так же.
— Как предполагаешь осуществлять связь? — поинтересовался Николай Антонович.
— Разрешите все изложить в рапорте.
— Излагай. А там посмотрим. Возможно, ты поступил правильно. А как Черченко?
— Командир отряда разрешил, чтобы я его взял. Я уже представил его командиру роты разведки. Только, — Иван Федорович развел руками, — он мечтает стать летчиком.
— Учтем его желание на будущее. А сегодня он больше нужен в разведке. А Ивницкий тоже здесь?
— Нет. Он ушел на задание и еще не вернулся, хотя все сроки вышли. Командование отряда обеспокоено.
В этот момент вошел дежурный по отделу и доложил, что Шумский просит принять его. Рязанов хотел выйти, но Петров жестом остановил его, а сам направился к двери, в которую уже входил бывший абверовец. После приветствия он сообщил, что им принята новая радиограмма. Текст лаконичен: в обусловленном ранее месте встретить связника. Инструкции будут переданы устно. Сообщалась дата встречи. Шумский, получив от Николая Антоновича необходимые указания, ушел.
Следующей ночью Горелов доложил Петрову по телефону, что к нему явился с той стороны их общий знакомый. Николай Антонович догадался, что в окно, ранее использованное абвером для переброски связника, линию фронта перешел Сорока. Нетерпение, с каким контрразведчик ждал встречи с Василием, было объяснимо. Он надеялся, что рано или поздно противник должен предпринять шаги, которые внесут ясность — играет Шумский по заданию абвера или действительно порвал с прошлым.
При встрече с Василием Николай Антонович заметил у него небольшой шрам над правой бровью. Черты лица его обострились и обозначились резче. Он был сдержан, внешне спокоен, хмурость его была только кажущейся, за ней он прятал застенчивость.
Николай Антонович попросил разведчика рассказать, что с ним было после возвращения в «Орион».
Сорока перешел передовую и, преодолев нейтральную полосу, выждал, когда с нашей стороны поднимется стрельба. Томительно тянулись минуты, уже у него начали мерзнуть руки и ноги. Наконец, с нашей стороны послышались вначале одиночные винтовочные выстрелы, затем заговорил пулемет. В небо взвилось несколько ракет. Василий рывком бросился к вражескому окопу. Когда его окружили гитлеровские солдаты, он, не ожидая команды, поднял руки и по-немецки произнес заученную фразу, содержащую просьбу отвести его к офицеру.
Офицер выслушал просьбу Сороки сообщить в «Орион» о его возвращении, кому-то позвонил и долго выслушивал ответ. Взгляд его стал недоверчивым. Он резко подал солдатам команду, те навалились на Василия, связали руки и под охраной повели по ходу сообщения в тыл. Наконец подошли к дому. В небольшой комнате сидел тучный гестаповец, казалось, что мундир ему мал: воротник врезался в шею, а рукава едва доходили до запястья рук. Он высказал досаду, что его подняли в такую рань из-за какого-то перебежчика.
— Я не перебежчик, герр штурмфюрер, — сказал Василий, удивляясь, что его привели в службу безопасности. — Прошу вас связаться с зондерфюрером Линдермутом и сообщить, что вернулся Кузя.
Переводчик перевел. Офицер измерил задержанного насмешливым взглядом и монотонно закартавил. Переводчик, подражая шефу, растягивая слова, бросил:
— Что ты за Кузь, мы еще узнаем! И не диктуй, что нам делать. Ты в службе безопасности!
— Я знаю, что такое СД, — продолжал уверенно Василий, — поэтому прошу позвонить зондерфюреру. Я выполнял специальное задание...
— Какое?
— Об этом могу доложить только зондерфюреру.
Не успел переводчик перевести ответ, как штурмфюрер подскочил к задержанному и нанес удар в солнечное сплетение. Василий согнулся, и в этот момент гестаповец ударил его в лицо. Дышать стало трудно.
Его втолкнули в темный, холодный подвал. Он постепенно пришел в себя. В разведшколе он был наслышан о службе безопасности, поэтому грубость штурмфюрера его не удивила, но его обеспокоило то, что его не пожелали передать абверу и не связали с Линдермутом.