— Лежит в этой новой психиатрической лечебнице, которую тогда как раз только что построили, — сказал Кемп.
— В Датиле? — уточнила Пейшенс.
— Да. В Хайленде. По-моему, это недалеко от Грантауна.
Все любопытнее и любопытнее, подумал Ребус. Он был не силен в географии, но ему казалось, что Грантаун находится не слишком далеко от «Гнезда глухаря».
— Джек поддерживает с ним связь?
Теперь настала очередь Кемпа пожимать плечами.
— Понятия не имею.
— Они тоже вместе учились в школе?
— Говорят, что да. Если честно, то я думаю, что Лиз Джек гораздо более интересная фигура. Помощники Джека стараются изо всех сил, чтобы она не светилась.
— Да, а почему это?
— Потому что она, как говорится, непредсказуемая. По-прежнему общается со своими старыми друзьями. Джейми Килпатрик, Матильда Мерриман и другие. Вечеринки, пьянки, наркотики, оргии… Бог знает что еще. Прессе ни хрена не отламывается. — Он снова повернулся к Пейшенс. — Прошу прощения. Ни хрена. А если мы что и добываем, так вычеркивает редактор, на всякий случай.
— Вот как?
— Редакторы вечно перестраховываются, должность такая. К тому же нужно помнить, что сэр Хью Ферри всегда готов предъявить иск за клевету, если дело касается его семьи.
— Как в случае с заводом?
— Показательная история.
— Так что там насчет старых дружков миссис Джек?
— Аристократы, «старые деньги» по большей части. Но есть и новые.
— А что насчет ее самой?
— Ну, поначалу она определенно способствовала карьере Джека. Думаю, он всегда хотел заниматься политикой, а член парламента не может позволить себе быть неженатым. Его начали бы подозревать в неправильной ориентации. Думаю, он искал красивую, богатую женщину из влиятельной семьи. Ну и нашел, и не собирался выпускать из рук. Брак у них был удачный, во всяком случае со стороны. Лиз приезжает на всякие публичные мероприятия, фотографируется с мужем, она фотогенична… А потом снова исчезает. Они с Грегором совершенно разные. Лед и пламень. Она — пламень, он — лед, обычно пополам с виски…
Кемп разговорился. Ему было что еще рассказать, хотя по большей части это всё домыслы. Тем не менее истории занятные, тут есть над чем подумать. С этой мыслью Ребус, извинившись, отправился в туалет. Писсуар в «Конском волосе» имел форму желоба и был наполнен до краев; насколько знал Ребус, картина в этом туалете не менялась годами. Конденсат с емкости наверху капал точно на головы тех, кто имел глупость подойти слишком близко; стены были исписаны идиотами, страдающими дислексией: «ПОМНИ 1960». Но появилось и новые надписи. «Пьян, как отче наш», — прочел Ребус. «Да святится вымя твое…»
Ребус решил, что если он и не получил все, чего хотел, то, по крайней мере, получил все, что знал Крис Кемп. Оставаться дальше не имело смысла. Ни малейшего. Он бодрым шагом вышел из туалета и увидел, что какой-то молодой человек остановился возле их столика и разговаривает с Пейшенс. Тот уже уходил, возвращаясь в бар, и Пейшенс на прощанье одарила его улыбкой.
— Кто это такой? — спросил Ребус, не садясь.
— Сосед. Живет рядом на Оксфорд-террас, — небрежно сказала Пейшенс. — Работает в «Торговых стандартах». Странно, что ты с ним не сталкивался.
Ребус пробормотал что-то в ответ, потом пощелкал пальцем по часам.
— Крис, — сказал он, — это все твоя вина. Ты слишком интересно рассказывал. Мы двадцать минут назад должны были быть в ресторане. Кевин и Майра нам голову оторвут. А пока… — Он наклонился к репортеру и понизил голос: — Попытайся выяснить, кто предупредил газетчиков о рейде на бордель. Тогда ты, может быть, и получишь обещанную историю. — Он выпрямился. — До скорого, да? Будь здоров.
— Всего доброго, Крис, — сказала Пейшенс, поднимаясь со своего места.
— Да, конечно, до встречи. Увидимся. — И Крис Кемп остался один, недоуменно спрашивая себя, он ли сказал эти последние слова?
На улице Пейшенс вопросительно посмотрела на Ребуса:
— Кевин и Майра?
— Наши старинные друзья, — объяснил Ребус. — Чем не предлог, когда нужно уйти? И потом я же обещал тебе ужин. А ты мне расскажешь про нашего соседа.
Он взял ее под руку и повел к машине, к ее машине. Пейшенс никогда прежде не замечала, чтобы Ребус ее ревновал, а потому наверняка не знала, но могла бы поклясться, что он ревнует. Ну и ну, мир полон чудес…
3
Предательские ступеньки
В Эдинбурге весна. Промозглый ветер, от которого дождь летит почти горизонтально. Ах, этот эдинбургский ветер, ветер-шутник — с пристрастием к черному юмору. По его прихоти все прохожие на улице идут, как актеры в пантомиме, вытирая слезящиеся глаза, и от слез на щеках образуется заскорузлая корка. А еще вечный кисловатый, дрожжевой запах вискарен. Ночью подморозило, и даже склонный к бродяжничеству густошерстый Душка завопил у окна спальной, требуя, чтобы его впустили. Открыв окно, Ребус услышал чириканье птиц. Посмотрел на часы: половина третьего. Какого черта они распелись так рано? Когда он проснулся в следующий раз — в шесть утра, — птичье пение прекратилось. Может, птицы старались успеть до часа пик…