Совет начальника особого отдела был резонным, хотя и не мог облегчить задачу, внезапно возникшую перед Профессором. А задача эта оказалась чрезвычайно сложной и трудоемкой, требуя длительного поиска. Попробуй-ка найди в Петрограде нужного тебе писаку-анонимщика, если неизвестны ни имя его, ни адрес, ни самые общие приметы! К тому же сей гусь имеет все основания запутывать следы. Оборотни, они тем и опасны, что с дьявольской ловкостью маскируют свою подлинную личину. Считается небось вполне лояльным гражданином, а возможно, и на службишку пристроился, в делопроизводители какие-нибудь, в канцеляристы.
Поразмыслив хорошенько, Профессор отправился в Публичную библиотеку и засел за толстые подшивки «Речи», «Русского слова», «Петроградского курьера» и других буржуазных газет, прикрытых Советской властью. Малоприятное, конечно, занятие, и ощущение все время такое, будто копаешься в нечистотах, но другого выхода у него не было.
Чутье подсказало Профессору заняться в первую очередь годовым комплектом «Речи», центрального органа распущенной кадетской партии.
Впрочем, если уж быть совершенно точным, не только чутье, но и некоторая толика личного пристрастия, неплохо помогающего в работе. Именно на страницах «Речи», успевшей к тому времени переименоваться в «Свободную речь», появилась однажды гнусная заметочка, изображавшая его, Эдуарда Морицевича Отто, профессионального революционера-большевика, в виде некоего бродяги без роду, без племени, чуть ли не разыскиваемого полицией уголовного преступника.
Случилось это ранней весной 1918 года. Вместе с другом своим Виктором Кингисеппом и другими коммунистами боролся он тогда за Советскую власть в родной Эстляндии, готовил вооруженный отпор немецким оккупантам, создавал боевые рабочие дружины. Горячее было время, незабываемое…
Правда, борзописцы из «Речи», чудовищно наглые, осатаневшие от лютой своей ненависти, никого не щадили в тщетных попытках повернуть колесо истории. Что им стоило облить грязью никому не известного функционера большевистской партии, если облаивали они самого Ленина и других вождей революции. Да еще в каких площадных выражениях, с какой яростью!
И вот теперь, спустя полтора года, Профессор сидел за узеньким библиотечным столом и, подобно студенту перед экзаменом, внимательно штудировал сочинения своих классовых врагов. Вероятно, друзья его по особому отделу, расскажи он о своем замысле, нашли бы эту затею бесперспективной. «Все они одинаковы, эти господа! — сказали бы друзья. — И стиль у них известно какой — антисоветский».
Общий тон номеров «Речи» был, разумеется, совершенно одинаковым, в этом он нисколько не сомневался. Искал он другое, терпеливо просматривая страницу за страницей, и в конце концов, кажется, нашел.
Так или иначе, но появилась по крайней мере зацепка, с которой следовало начинать поиск. Кто знает, быть может, и приведет она к цели, обнаружив литературного оборотня, снабжающего англичан своей стряпней. Ну, а если окажется напрасной тратой сил, тогда придется искать дальше.
Профессор запросил информацию о фельетонисте газеты «Речь» В. Бурьянове. Из всего многочисленного аппарата кадетского органа интересовал его лишь этот фельетонист, будто все прочие были невинными голубками. Информация требовалась по возможности подробная.
К исходу следующего дня все необходимые сведения были на столе у Профессора. Под псевдонимом Василий Бурьянов, как выяснилось, подвизался в «Речи» вплоть до ее закрытия некий Соломон Львович Бурсин, недоучившийся студентик из Витебска. Убеждений неколебимо кадетских, развязен, боек, с хлестким и несколько циничным пером профессионального газетного разбойника, за что даже в редакции был прозван Пиратом. Правда, последнее обстоятельство Профессор знал и без справки: недаром он внимательно ознакомился с фельетонами Пирата, обнаружив в них какое-то трудно уловимое сходство с материалами литературного оборотня, работающего на англичан.
В течение последних месяцев, сообщала справка, никакого участия в печати не принимает. Так же, впрочем, как и большинство других буржуазных журналистов. Числится на службе, скорее всего фиктивной, в столовой Дома литератора на улице Некрасова, избран членом правления Петроградского профессионального союза журналистов. Профсоюз этот, как и Дом литератора, достаточно подозрительная организация, объединяющая, главным образом, враждебных Советской власти бывших работников печати.
Многообещающим был конец справки. Оказывается, этот самый Бурсин — Бурьянов до весны 1919 года частенько наведывался к своему земляку или родственнику Семену Геллеру, работавшему в отделе по борьбе со спекуляцией. Являлся почти ежедневно, пока Геллера не выгнали из Чрезвычайной комиссии. И, что особенно занятно, обнаруживал крайнее любопытство, расспрашивая о работе отдела.