— А-а, все они,— махнула рукой Марфа.— Воюют же, не сдаются?
— Воюют... Но сдаваться будут! Придет время. Знаете,— помолчав несколько секунд, Ольга продолжила : — Знаете, Марфа Степановна, я ведь к вам не просто так зашла. Хотела спросить, не примите ли вы меня на некоторое время на квартиру. Я знаю, у вас уже стоят... Да мне ведь и уголка хватит. Везде все занято, нигде не приткнешься.
— Ну что же,— сразу согласилась хозяйка.— Это можно.
Скрипнула дверь. В дверях смежной комнаты вырос коренастый военный в петлицах старшины.
— О! К нам медперсонал пожаловал в гости. А у нас, между прочим, больных и раненых нет.
— Да она вон с новобранцами пришла, просится на постой,— ответила за Ольгу Марфа.
— А где же вы ее разместите, позвольте спросить? Разве что с нами?— Старшина осклабился в широкой улыбке.
— Зачем с вами. Вот здесь со мной и разместится. Не балабонь лишнее. И мне веселей с ней будет. Хоть погутарить будет с кем о наших бабьих делах.
— Ну что же, спросите только нашего командира,— ответил старшина и вышел во двор.
— Так я пойду, хозяйка. Надо сказать своему комбату, что, может быть, переселюсь к вам, если будет этот командир согласен... А нет, то еще где-то в другом месте пристанища искать надо.
— Ничего не надо искать! Что же я, не хозяйка в своем доме? Спросить-то его надо, я это разумею, но, думаю; что все будет ладно.
— Ну, тогда я пойду.
— Иди, иди, дочка. Только как же это мы битый час гутарили, а как зовешься, не спросила я?
— Ольгой меня зовут.
— Оля,— повторила хозяйка.— Хорошее шля. А меня, ты уже знаешь, Марфой Степановной величают.
Ольга живет у Кононовой уже третий день. Но постояльцев еще ни разу всех вместе не видела. Утром уходит — их, как обычно, еще нет или спят, или кто-нибудь один из них дома, сидит в своей комнате, не проявляя ни к ней, ни к окружающему никакого интереса. Вечером приходит — они уже спят или сидят в своей комнате, словно сычи. Ольге за свою службу приходилось жить и в землянках, и вот так же в домах у местных жителей. И всегда уж кто-кто, а красноармейцы вели себя по отношению к ней иначе. Бывало, узнают, что в хате девушка живет, не пропустят, обязательно найдут предлог зайти, поговорить, шутку бросить, а то и поухаживать — не так часто выдавались такие минуты на войне. И всегда между нею и бойцами устанавливалась дружба. Эти же — какой-то не такой народ. И командир их, и его подчиненные всегда угрюмые, неприветливые, замкнутые. Наблюдала за ними исподтишка Ольга, и тяжелые, нехорошие мысли приходили ей в голову. Неужели они — эти здоровые, взрослые мужчины, одетые в нашу форму, могут быть теми, кто желает зла советским людям, кто живет на нашей земле, дышит одним с нами воздухом, а сам лишь ищет удобного момента, чтобы навредить, ударить в спину?
Командир их, высокий мужчина лет пятидесяти, подстрижен «под ежика», опрятно одет. Увидел в первый раз новую квартирантку, задержался в передней.
— А, солдатка! Ну здравствуй!
— Здравия желаю, товарищ техник-интендант первого ранга!
— Смотри-ка, разбирается... Откуда такая?
— С Украины я.
— Ну и как воюешь?
— Как все, так и я. Вперед не рвусь и сзади оставаться нельзя, наша служба известная — раненых подбирать.
Марфа Степановна внимательно слушала их разговор.
— Ну, а как к тебе относятся твои командиры? Небось пристают со всяким таким?..
— Ну, что вы! У нас народ дисциплинированный. Им не до меня, война.
— Да, да, война, конечно, большая война... В этой мясорубке победит тот, у кого больше сил, кто лучше готовился к ней.
Ольга внимательно разглядывала собеседника.
— Наверное, стеснила я вас?
— Нет, чего же? Если только хозяйку не стеснила, мы отдельно квартируем, в соседней комнате, да и находимся здесь не все время, дела...
Интендант шагнул в сени. Вылезли из своей берлоги еще трое постояльцев. Проходя мимо женщин, бросили скупо:
— Здрасте.
Вышла во двор и Марфа.
Оставшись, Ольга осмотрелась. Ее с Марфой комнату отделяет от соседей деревянная стенка, оклеенная обоями. А как там, у них? Ольга видела в окно: все четверо пошли к колодцу умываться. Она быстро приоткрыла дверь, окинула взглядом жилье Марфиных постояльцев. Два окна, одно ведет в сад, второе — на улицу. Однорамные. Вверху — форточки. Задняя стена глухая. Две кровати: одна — у глухой стены, другая — у противоположной, ближе к двери. Стол приставлен к окну, что на улицу. В углу лежат четыре вещмешка и небольшой, изрядно потрепанный чемодан. Сверху вещмешков — три винтовки и один автомат, противогазы. На кровати, что у дверей,— полевая сумка и фуражка интенданта. Под противоположной кроватью какой-то сверток, закрытый плащ-палаткой, по-видимому, постель; должно быть, двое спят на кровати, а двое — на полу.