Там-то Доброва впервые и увидела этого молодого, с отпущенными для солидности рыжими усами командира. Они вместе тогда прибыли к своему начальнику — майору Васину для прохождения дальнейшей службы.
К вечеру, когда солнце уже скрылось за горизонт, а землю начали окутывать сиреневые кубанские сумерки, за Ольгой прибежал красноармеец — посыльный.
— Вас там доктор вызывает, из штаба приехал,— выпалил он одним духом и тотчас выбежал.
Ольга заторопилась, прихватила санитарную сумку и вышла.
Вернулась спустя час-полтора. Марфа Степановна, придя с фермы, уже управилась с домашними заботами и сидела возле окна, что-то штопала.
— Дежурить вот надо возле комбата,— громко, чтобы слышно было за стеной, сказала Ольга,— уколы делать.
— Что, здорово его, комбата вашего?
— Да не очень, грудь легко поражена осколками, а вот рука сильно, выше локтя, к тому же правая. Как бы кость не была повреждена. Вы уж простите меня, Марфа Степановна, если вас разбудят. За мной через каждые четыре часа будут прибегать, надо уколы комбату делать, чтобы заражения не было.
— Ничего, Оля, не беспокойся. Я ко всему привычная.
В середине ночи, а затем и перед рассветом Доброву будил связной — стучал в окно. Она уходила, возвращалась, снова уходила. Когда уже начало рассветать, Ольга пришла с очередного вызова и, не раздеваясь, прилегла на лежанку. До восхода солнца не сомкнула глаз. Слышала, как ка носках, осторожно прошла к выходу хозяйка на ферму доить коров.
Поеживаясь от ползущего из плавней тумана, Ольга вышла во двор к рукомойнику. Умылась и, присев у окна, стала расчесывать и укладывать волосы. По совету «приезжавшего доктора», которым был майор Васин, она должна всячески вызывать на разговор «интенданта», в частности на разговор о происшедшем ЧП.
— Ну, как дела, медицина? Плохо? Дострелялись? — За спиной у Ольги стояли старшина и Вальков.
— Нет, ничего, товарищ техник-интендант,— Ольга продолжала заниматься своей прической.— Никто даже в госпиталь не попал. Хотя доктор предлагал комбату эвакуироваться. А он ни в какую. Говорит, что ранение пустяковое, за неделю-другую все заживет.
— О, видно, вояка ваш комбат! Похвально, похвально! А наперед твоим пушкарям наука будет: надо соблюдать осторожность. Кто это вас снабжает такими снарядами?
— Не знаю я этих дел,— пожала плечами Ольга.— Видимо, какие-то снабженцы, интенданты, такие же, как вы.
— Остра!— восхитился собеседник.— Но это не нашей службы дело. Нас больше интересуют лошадки, сенцо, овес, от орудий мы подальше стараемся быть.
Двое суток подряд через каждые три-четыре часа Ольга бегала через улицу в дом, где находился раненый. Ночью, когда ее будили, она нарочито громко скрипела половицами, разговаривала с посыльным, а через 20—30 минут возвращалась, снова стучала сапогами, разговаривала с хозяйкой, укладывалась спать.
— Ох и измоталась я уже, сил нет! Скоро на ходу засыпать буду,— сказала она однажды, возвратившись после очередного вызова.
Утром, покосившись на приоткрытую дверь в соседнюю комнату, Марфа завела разговор.
— А что, Олечка, давай раскинем умом, как сделать лучше. Может быть, сюда его взять, комбата твоего. Ему меньше беспокойства здесь будет, да и тебе маяться меньше придется с ним, не бегать по ночам. Сделаешь укол или перевязку, да и спи себе спокойно. А то ведь ни днем ни ночью нет покоя. Я думаю, что наши постояльцы не будут против.
Постояльцы молчали.
Чем больше Ольга узнавала Марфу Кононову, тем больше восхищалась ею. Лежали как-то они, беседовали перед сном.
— Сыны мои,— рассказывала хозяйка,— когда я провожала их на войну да плакала, говорили, что все равно побьют Гитлера и вернутся домой. Старший, Сашко, гутарил: «Что ты, маманя, плачешь по нас? Мы идем бить фрица, чтобы тебе и всем нам спокойнее жилось. Или ты хочешь, чтобы он сюда заявился и ты снова батрачила, как до колхозов на Кузьмовых?»—Кулаки такие здесь у нас были.
— Ох, боже мой,— вздохнула Марфа.— И чего они лезут на нас? Чего им, супостатам, надобно? Ведь погонят их, а, дочка, погонят с русской земли? Младшенький мой, Юрка, как-то вслух читал мне, как французский царь Наполеон — давно уже это было — зарился на нашу Москву, а что вышло? На Россию маршем да с бубнами шли, а понюхали дыму в Москве, да и назад беспортошными вернулись. Всю дорогу костьми вражьими обозначили. Так, чует мое сердце, и с Гитлером, кобелем нечесаным, будет.
Слушала Ольга рассуждения Кононовой и думала свое.
— Ну будем спать, доченька,— прервала себя Марфа.— Мне завтра чуть свет подхватываться — на ферме дел много.