– Да что такое происходит, Моисей Миронович, я уже не понимаю! – Соловьев тоже сорвался на крик. – Публика бушует, почему я не должен выпускать «машинистов», когда они приедут?
– Я еще раз тебе сказал: без моей команды не выпускать! Придумай что-нибудь! Ты начальство или кто?!
Мучник бросил трубку и как загнанный зверь стал метаться из угла в угол. «Битлы» и переводчица озадаченно за ним наблюдали. Драгоценные минуты уходили впустую, а дверь была заперта снаружи. Пять, десять, пятнадцать минут…
– Что это ты, Мозес, так нервничаешь? – поинтересовался Джон. – Вроде все устраивается. Расслабься и получай удовольствие.
Моисей Миронович в ответ прорычал что-то нечленораздельное и принялся дальше мерить комнату шагами. Наконец явился Николай Черкашин, и Мучник кинулся к нему чуть ли не с кулаками.
– Николай Иванович, хватит отмахиваться от меня, как от назойливой мухи! Я привез сюда «Битлз» не для банкетов! Мне срочно нужно доставить их во Дворец спорта!
– Не кипятитесь, товарищ Мучник, партия лучше знает, кого и куда нужно доставить.
– Николай Иванович! Вы не понимаете! Это дело государственной важности, и вы можете поплатиться своим партийным билетом! – пошел ва-банк Моисей Миронович.
– Вот только пугать меня не надо.
– Я вас не пугаю. Но вы должны немедленно созвониться с Михаилом Сергеевичем Горбачевым и доложить о создавшейся ситуации. Не забывайте, «Битлз» тут по его личному распоряжению.
Градоначальник посмотрел на директора с ненавистью. Потом махнул рукой:
– Ладно, черт с тобой. Звонить никуда не буду. Чего тебе надо?
– Мне надо немедленно доставить «Битлз» ко Дворцу спорта. Немедленно! – Глаза Мучника округлились. – Тут вертолеты есть?
Еще через десять минут «битлы», доведенные до состояния тупой покорности судьбе, а с ними Мучник с красным потным лицом и легкая как перышко Полина бежали к краю взлетного поля – к лесопожарному вертолету «Ми-4Л».
Чуть раньше, пока Черкашин договаривался с начальником аэропорта, Мучник успел еще раз позвонить во дворец:
– Лев, «Машина» на месте?
– Да, – отозвался помощник обреченно. – Они лезут на сцену, и я уже не знаю, как их удержать. Что я должен им говорить?
– Говори что угодно! Удерживай как угодно! У тебя есть охрана, милиция, в конце концов!
– Да что за бред? Это их концерт, и они здесь! А в зале публика!!!
– Так, Лев, слушай сюда. Вдохни глубоко и выдохни. Успокоился? Мне нужно пятнадцать минут, ты понял? Пят-на-дцать! И мы будем. Если не будем, выпускай «Машину».
– Ладно. Попробую. А кто это «мы»?
«Здравствуй, читатель „Глупостного дневника", меня зовут Джордж Харрисон, я битл. Уже опять и снова. Если вы читали то, что накалякал тут Ринго и нацарапал Пол, то вы уже знаете, что это Джон попросил нас записывать сюда смешные или глупые происшествия и мысли, прямо вот в этот блокнот. На мой взгляд, самое глупое – это он сам и эта его затея, а самое смешное – это как Пол и Ринго ссорятся сейчас друг с другом и с Мозесом из-за каких-то „рыбы", „дупеля" и „жопы".
Еще глупее, что только вчера на какой-то убогой этажерке мы убегали от русских властей в Сибирь, а сегодня летим туда же на правительственном самолете. Как и почему это выходит, знает, наверное, только Дед Мороз (это местный Санта-Клаус).
Но это все ерунда, а вот не ерунда заключается в том, что есть кое-что, чего я никак не могу рассказать, а вот сюда, в „Глупостной дневник", наверное, смогу написать, и мы даже не упадем.
Так вот. Как объединяться, что-то менять и не быть за это наказанными? Ответ простой: надо ни на минуту не забывать о своей принадлежности к Всеобщей Пустоте. Тогда она не тронет.
Вот такая глупость. Кто захочет, поймет. Кто не поймет, тому не надо».
На пустыре возле Дворца спорта царили тишь да благодать. Падал легкий снежок, было тепло. Леонтий Андреевич Усов, молодой актер-самоучка и признанный в узких творческих кругах Томска скульптор-деревянщик, совершал свою ежевечернюю оздоровительную пробежку.
Этот моцион настраивал его на особый лад. Именно здесь, на месте старого кухтеринского ипподрома, он черпал из недр своей души самые креативные идеи, мысленно ведя философские беседы с великими, а то и перевоплощаясь в них.
Вчера, например, Леонтий Андреевич беседовал со своим театральным кумиром (вторым после режиссера ТЮЗа Олега Афанасьева), драматургом Антоном Павловичем Чеховым. Но от волнения, что ли, вместо слов признательности и восхищения Леонтий устроил Чехову форменный разнос.
– Что это значит, сударь: «Томск город скучный, нетрезвый, красивых женщин совсем нет…»? – вопрошал тихим зловещим голосом, загнав драматурга в угол. – А это что: «Томск гроша ломаного не стоит»? Кто вам дал право на такие высказывания? И почему это наши «женщины жесткие на ощупь»?! Кто вы, батенька, такой, чтобы наших женщин на мягкость оценивать? Хлыщ столичный! – потряс Леонтий перед белым лицом драматурга потрепанной копией «Острова Сахалин». – Отрицать не буду, драматург вы великий, – продолжал он, – но за любимый городя вам…