Что я могу рассказать о том далеком прошлом? Только обрывки родительских рассказов из моего детства. Сидя на берегу Кавголовского озера, дед вспоминал, как он на другой стороне озера проходил практику от Горного института, а бабушка на лодке ему привозила обед. Одногруппники завидовали, как это к нему такая огненно-рыжая красотка приезжает…
Бабушка вспоминала, как они познакомились: дед ее буквально снял с куста сирени, когда «угнал» машину у своего отца – моего прадеда – и поехал кататься по Петроградке, не умея толком водить. Или как моего юного деда послали за маслом, он исчез и обнаружился через неделю в Москве… Бабушка, дедушка… В их жизни было многое, но до самой смерти они оставались родными и близкими друг другу людьми.
На мамину долю выпало много переживаний за деда. Абсцесс мозга, рак, инфаркт, посттравматическая эпилепсия… Но он был как стойкий оловянный солдатик. И мама всегда рядом. После трепанации врачи говорили, что писать точно больше не сможет. Тогда он прямо в палате начал диктовать маме новую книгу.
Когда обнаружили рак голосовых связок, грозили, что если не сделать операцию и потом жить с трубкой в горле, он умрет. Дед отказался наотрез и победил. Голос вернулся. И умер он от другого – от сердечной недостаточности… А сколько было совершенно чудовищных падений из-за блэкаутов – последствий трепанации, – не счесть… Бедный мой дед…
Я знаю, он меня любил. Но как же я жалею, что, живя в одном доме, мы, любя друг друга, умудрялись подолгу заниматься своими делами и мало общаться!.. Только теперь так много хочется сказать, так много услышать…
Последний наш разговор был 2 декабря по телефону, меня выписывали из роддома. Дед сказал, чтобы мы ему подготовили медаль «почетного трижды прадеда», когда он вернется из Москвы. А 3 декабря его не стало…
Правнуки А. Битова Костя и Катя
«Хорош никогда не был, а молод был…» (Пушкин, 1835).
Мы были молоды… Цилиндр, бакенбарды, пелерина, трость… Вот и Пушкин. Первый эскиз куклы «Пушкин» Резо сделал в 1984 году – так он из этого набора и состоял. Две детали не сразу бросились мне в глаза… Под достаточно прорисованными головой и туловищем болтались две едва намеченные, как ниточки, ножки. Это было, впрочем, естественно для марионетки: ее водят сверху, и ноги ей нужны лишь для реализма: они у нее ходят безвольно и сами, как у пьяного. Каково же было мое восхищение, когда я прочитал (с большим опозданием) скандальную фразу Синявского о том, что «Пушкин вбежал в русскую поэзию на тонких эротических ножках»…
Резо Габриадзе
Больше, чем дружба
Для меня говорить об Андрее Битове – очень сложная задача, потому что он мой друг в еще старом, почти 40-летней крепости и выдержки, понимании этого слова. Но говорить, что он большой писатель, писатель огромной важности, писатель, который отвечает за свое время, оставаясь настоящим художником, – говорить о друге такое сложно. Но поверьте, что я сказал правду: это действительно писатель на все времена, который останется в русской литературе, что, согласитесь, не просто…
Мы прожили с ним одну жизнь…
Полвека близкой дружбы. Это уже не дружба, это совсем другое. Наверное, лучше все-таки сказать о нем – родной.
Я попал на Высшие курсы сценаристов в Москву случайно, совсем не рассчитывая там учиться. Я художник, не сценарист… Еще во время собеседований в общежитии мне дали прочесть «Пушкинский дом». Это был шок. Первое, что мне пришло после восторга, – это мысль поехать на Курский вокзал покупать билет домой, в Тбилиси… Тогда и открылась дверь, вошел Андрей. И сказал:
– Никуда тебе не надо уезжать.
Я остался жить с ним в общежитии. Как с рентгеном. Он знал, он понимал обо мне все. Куда больше, чем я сам о себе. Он оберегал меня. Открывал мне мир. С теплотой, которую и не заметишь, и ничем не заме-нишь.
Он ввел меня в огромное здание Пушкина. И я, советский школьник, с моим «буря мглою небо кроет», «пойдет направо – песнь заводит, налево – сказку говорит», очутился в огромном дворце. И он, Андрей, вел меня по залам этого дворца пятьдесят лет.
Я начал рисовать Пушкина. Сперва только для Андрея. Что еще мне было ему дарить?.. Так появились эти листки о Пушкине. Иногда в форме писем Андрею, иногда просто рисунки – сотни… нет, тысячи рисунков…