Но покой и равновесие все-таки пошатнулись. Невообразимая секретность, которой окружал Черный Остров каждое свое слово и каждое дело, не помешало просочиться жутким слухам; более того, искаженные жесткими фильтрами, эти слухи приняли самый причудливый характер. Стрезва привычно молчали; но, уединившись в дружеском застолье, перешептывались о каких-то грядущих человеческих жертвоприношениях по примеру древних. Некоторые лица духовного звания обвиняли Избранных в неверии и гордыне, предсказывали близкий гнев бога и Острова.
Новости были сладко-захватывающими, как рассказы о призраках перед сном. Их передавали дальше, любовно изукрасив леденящими душу подробностями.
Еще больше радости приносили застольным вещунам вполне достоверные сведения о том, что на верфях метрополии в страшной спешке строятся чудовищно-огромные транспортные суда: их шпангоуты были хорошо видны с моря и с улиц портовых городов.
Кстати, именно с моря, то есть с борта рыболовецких и распределительных судов, проникли в метрополию подробности внезапно начатых, лихорадочных работ на горных массивах Земли: туда согнали, кажется, всех наличных рабов и строили что-то грандиозное. Во всяком случае, мирные сейнеры и рудовозы часто уворачивались в открытом море от внезапно появлявшихся эскадр, черных кораблей с крылатым диском на носу; и даже окончательно пьяные горожане поднимали головы на ночных улицах, следя, как с надрывным ревом уплывают в сторону огни грузовых «змеев». Орден что-то перетаскивал через весь мир, волок по морю и по воздуху целую бездну таинственных грузов.
Несмотря на постоянный страх перед всеведением Ордена, было так принято намекать за столом на свою причастность к «компетентным источникам» и «высшим тайнам»…
В тот роковой для Империи год, нуждаясь в спокойной рабочей обстановке и понимая, что открытые репрессии лишь усилят смуту среди избалованных, мнительных Избранных и вызовут сокрушительную панику на Архипелаге, Внутренний Круг постарался отвлечь внимание народа. Собственно, Орден занимался этим уже тысячу лет, стараясь совместить в своих подданных крайнюю религиозность с привычкой разряжать угнетенные желания и чувства в «очистительных» кровавых оргиях; но теперь Священные превзошли себя, изыскивая русла-отводы для нарастающего волнения. В Висячих садах столицы был устроен многодневный праздник, причем кольцевые каналы текли вином, в рощах разыгрывались массовые эротические действа с участием детей и животных, а напоследок сошлись на стадионе две армии гладиаторов, вооруженные топорами, гранатами и огнеметами. Раненых, по обыкновению, добивали сами зрители. Объявлялись лотереи с розыгрышем драгоценных призов из орденского распределителя. Даты из мифологической и государственной истории отмечались с неслыханной пышностью; фейерверки, подобные полярным сияниям, не гасли ночами над Архипелагом.
Впрочем, солдат любого из колониальных постов, этот несчастнейший среди Избранных, теперь истреблял за день куда больше спиртного и наркотиков, чем участник столичного шабаша — так чрезмерно вырос труд ловца рабов. Не успевали погрузить одну партию, как снова сигналил штаб сектора и сваливался на голову черный брюхатый «змей», жадно распахивая ворота под хвостом: «Гони!» Туземцы сжигали дома, целыми племенами бежали в леса, в непроходимые горы. На берегах Внутреннего моря появился какой-то энергичный вождь «коротконосых», за считанные дни собрал огромную армию. Дрались отчаянно; несмотря на пулеметы, разгромили десятки постов, взяли в осаду штаб сектора. Отчаянно храбрые копьеносцы и лучники, одетые в шкуры, гибли тысячами; но на их место стекались новые, столь же яростные толпы.
Начальник сектора запросил разрешения выпустить Сестру Смерти — но Круг ответил, что достаточно будет напалма, и потребовал еще рабов.
При всем при том — не всех удавалось успокоить фейерверками или напалмом.
…Ветер над раскаленным берегом плыл равномерно, без порывов, но высота прибоя была постоянной. Косо накатывалась мелкая кружевная волна по щиколотку; следующая хлюпалась тяжелее, взвихряя песок. Волны росли, пока не приходил настоящий вал, хищно изгибая гребень и далеко распластываясь по песку. Затем цикл повторялся.
Он тщетно пытался сосчитать, какой по счету вал самый большой. Ничего не получалось — прибой баюкал, крепло сонное оцепенение. В порядке протеста он резко поднял голову и сел, скрестив ноги, лицом к зеленому морю. И тут же спросил себя: «Зачем я это сделал?»