— Совсем девочка… Неужели у тебя был такой взрослый сын?
Сочувствует! Слезы навернулись на глаза, впервые за два безумных дня. Забери меня отсюда, ну что тебе стоит, ведь ты сильнее всех этих страшных людей в голубой коже, я вижу, что сильнее!
Он встал и легонько взъерошил ее огненно-рыжую голову. А когда заплаканное лицо робко поднялось к нему — сказал стражнику:
— Нет, какая чувствительность, генерал! Она мне определенно пригодится.
— Дело твое, Священный, — ответил тот, кого назвали генералом.
— Что ты умеешь делать, Дана? Сиди, сиди…
— Шить рубашки, вышивать, готовить пищу и мясо, печь пироги, — радостно заторопилась она, решив, что бородатый хочет взять ее в дом.
— И это все?
(Ему мало? Спаси меня Единый, — не возьмет!)
— Я не знаю, господин… Вообще, я сильная, могу работать в саду, как мужчина. Обучена любви лучше, чем молоденькие!
Он фыркнул, легкомысленно подняв уголки рта:
— Нет, Дана, меня интересует другое. Умеешь ли ты делать что-нибудь особенное, то, что никто не может?
Она только всхлипнула — и опустила глаза.
— А это — твоя работа? — нетерпеливо спросил он, резким жестом поднося на ладони филигранную серебряную сережку с круглым глазком бирюзы.
— Моя, господин. Мне давали монеты, я их расплавляла и делала. Для жены управляющего, для дочери старшего надсмотрщика. Браслетики тоже делала, и колечки сетчатые, как носят в городе.
— Браслетики, — передразнил, расплываясь в улыбке, бородач. — Ах, ты, птица рыжая! — И бросил сережку на стол, к другим вещам Даны. — Собирай свое гнездо, поехали.
— Священный доволен? — хмуро спросил генерал, вставая. У него были красивые седые волосы и смолисто-черные брови. На Дану он так ни разу и не посмотрел.
— Ага! — закивал бородач. — Это славно, что я к тебе зашел, а? — Он ткнул пальцем генерала в живот. — Ну, не стоит на меня обижаться. Отправить ко мне — все равно, что… В конце концов, формальности нетрудно соблюсти. Если вам так уж нужна жертва, мало ли рыжих! Устройте публичный спектакль и успокойтесь.
А Дана складывала свои вещи в сумку и недоумевала: почему пустая забава, умение плести побрякушки из серебряной нити показалась господину важнее всех прочих ее способностей?
…На следующий вечер стадион Висячих Садов был полон. Возле Стены Очищения сбилось не менее пятисот рабов — вся дворня Нары: краснокожие, черные, желтые голые люди, облитые как глазурью, обильным потом. Банщики, повара, садовники, горничные, механики бассейна, негры-носильщики, мальчишки-спинтрии. Все.
По обычаю, зрителям предоставлялась возможность убивать самостоятельно, как им было угодно. Одни стреляли или швыряли камни в толпу под Стеной, другие выволакивали отдельного раба или рабыню, гоняли по полю, тешились. Танит, жена инспектора распределителей, избрала старика — ночного сторожа и долго кромсала его маникюрными ножницами. Когда перебили всех рабов, радиорупоры объявили главный номер программы: стражники Внешнего Круга облили нефтью и подожгли посреди поля рыжеволосую женщину, убийцу своего хозяина.
Глава ІV
О том, как изготовлять детали для летающей колесницы, мы не сообщаем не потому, что это неизвестно нам, а для того, чтобы сохранить это в тайне.
Вирайя выжал полную скорость, следуя за красными огнями передней машины; в затылок ему упирались лучи замыкающей. Машины Внутреннего Круга, приземистые, желтоглазые и бесшумные, походили на бегущих черных котов. Перед въездом на Храмовый Мост разошлись половины бронированных ворот, салютовали часовые в зеркальных касках. Глубоко внизу лежал край залива, отороченный грязной пеной. На дальнем конце моста громоздился Храм. Он вырастал в небе ступенчатой горой, скупо отмеченный несколькими огнями.
Большинство горожан, удостоенные лишь предварительного посвящения, необходимого для получения рабов и пайка в распределителе, вообще не могло появляться на этом мосту. Вирайя, адепт малого посвящения и член Коллегии архитекторов, проходил мост не чаще двух-трех раз в году за наставлениями главы Коллегии. Храм управлял столицей. В нем пребывал невидимый для глаз смертных иерофант, наместник великого города.