— Не будет? — уточнил Мирддин.
Артур пожал плечами:
— В законе не сказано, что нельзя быть идиотом. Люди всегда несут чушь, но у нас свобода слова, как-никак.
— И тебя все это, — Мирддин сделал неопределенный жест, — не беспокоит?
— Это же таблоид! В них всегда черт знает что. Ну и потом, — Артур ухмыльнулся, — про ужасы пресыщения он выбрал плохой пример. — Кстати, — он потряс газету за уголок. — Про тебя тут тоже есть.
Мирддин поднял бровь.
— «Невероятное происшествие! Колдун-оборотень открывает истинное лицо изменницы! Сэр Сайланс, ранее обвиненный в изнасиловании женой короля Дифеда, и изгнанный отдельным приказом из города, явился на юбилей королевской свадьбы, ведя за собой белого оленя! Несмотря на скандальное поведение, ему удалось проникнуть во дворец, и там, в присутствии короля, королевы и гостей, белый олень захохотал человеческим голосом, кувыркнулся через голову, и оказалось, что это сам Мерлин!» — с выражением зачел Артур. — «Советник верховного короля поведал всем, что рыцарь Сайланс на самом деле девица, а также о любовнике королевы и ее кознях. Указом от этого же дня неверная королева была изгнана из города, а король обвенчался с добродетельной Сайланс. Невеста была неотразима в наряде от мадам Грисандоль. Наряды от мадам Грисандоль — примета настоящей женственности!»
Однако, подумал Мирддин.
Артур посмотрел на него и расхохотался.
В комнате с окнами на восток светловолосая женщина сидит у зеркала. Она глядит на свое отражение, но не видит. Она думает о Ланселоте, первом рыцаре, и о его судьбе, и о словах Мерлина, и еще о всем том, что она никогда не произнесет вслух. Она вспоминает цветные глиняные разводы на смугловатой коже, и не замечает, как в такт мыслям ее рука чертит на столешнице спирали, и круги, и полосы.
Оно того стоит, думает женщина, и ее двойник в зеркале поджимает губы. Цена? А что цена?
Ее лицо ожесточается, потом смягчается. Женщина медленно снимает с белой руки золотые кольца, и они тускло отсвечивают в лучах лампы.
В комнате с окнами на запад светловолосая женщина сидит у зеркала. Она придирчиво вглядывается в свое отражение. Она думает о Ланселоте, первом рыцаре, и о его судьбе, и о словах Мерлина, и еще о том, что она никогда не осмелится произнести вслух. Она вспоминает цветные глиняные разводы на смугловатой коже, и четкий профиль, и беззащитное горло, и широко поднимающуюся грудь.
Оно того стоит, думает женщина. Цена? А что цена?
Ее лицо смягчается, потом ожесточается. Женщина откидывает крышку с ларца, стоящего перед ней. Она смотрит на содержимое, достает флакон с плотно притертой пробкой и встряхивает. Он тускло вспыхивает в свете лампы. Женщина перекидывает волосы с одного плеча на другое. Ее двойник в зеркале поджимает губы.
В дворцовом госпитале тихо и темно, только под самым потолком тикают часы, отмеряя минуты.
Лансу снится, что он из камня — из темных, потрескавшихся, пережившие тысячи и тысячи лет блоков; что он выложен из них и заперт в них навсегда; что тысячи, тысячи, тысячи лет о его колени бьется море; что тысячи, тысячи лет он не может пошевелиться. Что он тысячи, тысячи лет он сжимает в руках женщину, прекраснейшую из женщин, что тысячи, тысячи лет он наклоняется к ней, видит ее разомкнутые уста, чувствует исходящий от нее жар, и не может наклониться, стиснутый темным камнем; и это одновременно наполняет его невыносимой горечью и приносит странное успокоение; никто из них не может пошевелиться; никто из них не может разрушить это бесконечно длящееся, сладкое, мучительное мгновение. Королева, хочет он сказать, моя Королева, но каменный язык не повинуется ему, потому что обломки, из которых он сложен — это падшие стены Города Солнца, Города, который он должен был удержать, но не смог.
Это проклятие, и от него никуда не деться, но сейчас он радуется, что из камня, потому что камень прочен, ничего нет прочнее камня, ничего, что ты не можешь пошевелиться, зато ты никого не уронишь, я здесь, я удержу тебя, Королева, моя Королева…
Его накрывает запах — сладкий, нежный и тревожный. Он видит на потолке квадрат лунного света, светлую прядь, мелькнувшую за темной вуалью, белые зубы, сверкнувшие в темноте, приложенный к губам палец. Королева, думает Ланс, моя Королева… Так не бывает, думает Ланс, это сон, пора просыпаться, но она берет его за палец и ведет за собой пустыми, темными дворцовыми коридорами. Это сон, думает Ланс, это не в счет, и идет за ней бездумно, пустой и невесомый, за пределами своего единственного, каменного, сладкого и мучительного мгновения, за пределами долга, за пределами жизни, и когда она обвивает его руками и шепчет: «Закрой глаза», ему так легко, будто он на самом деле, окончательно и бесповоротно умер.