Мирддин поднял ладонь:
— Абсолютно правильный выбор, на мой взгляд. Я бы тоже у себя Врана видеть не хотел, — он заложил руки за спину и погрыз губу. — У людей и дану разные приоритеты. Более того, не просто разные — взаимоисключающие. Не просто в силу идеологических воззрений, а в силу природы. Мне… мне не следовало выпускать опыт Атлантиды из внимания. — Он остановился и развернулся на пятках. — Артур. У меня есть серьезные сомнения, что я компетентен в роли твоего советника. У меня есть серьезные сомнения, что совет отправиться за Красную реку — это хороший совет.
Артур нахмурился:
— Что на тебя нашло?
Мерлин хрустнул пальцами.
— Мне кажется, я был не вполне с тобой честен. Я начал с того, что столкнулся с Дикой Охотой. Я увидел, насколько тонка грань между нами и ними, и я… напугался. Я захотел, чтобы фир болг не было, чтобы они изменились или перестали быть. Поэтому я отправился в Камелот — чтобы бороться с ними. Но сейчас… люди пугают меня больше. Человек вмещает в себя все, и фир болг в том числе, и это не может быть изменено. Мне нужно либо признать, что Единый некомпетентен или злонамерен, либо найти смысл в происходящем. Для этого мне нужно за Реку. Мной… двигают личные мотивы. Для Камелота… возможно, для Камелота будет лучше, если ты останешься. Я обязан сказать это тебе. Как королю и как… — Мерлин неопределенно махнул рукой.
Артур пожал плечами:
— А кем они не двигают? Один Ланс у нас бессребреник. Да и то…
Мерлин издал невнятный звук. Кажется, засмеялся.
— Послушай, — сказал Артур. — Все хотят чего-то для себя. По-другому не бывает. Но те, кто для себя хотят преуспевания Камелота, мне подходят, — он ухмыльнулся. — Идеальные кадры у меня закончились, когда я перестал играть в солдатиков.
Некоторое время они шли молча. Впереди открылся берег. Солнце садилось за треугольную гору. Артур присел на растопырившуюся на песке корягу. Мерлин сел прямо на землю, скособочившись и скрестив ноги. Волна подбежала к нему с плеском. Он погладил ее, как ребенка или кошку. Волна откатилась.
Мерлин поднял голову.
— И все-таки, — сказал он в воздух. — Подумай еще раз.
— Насколько это опасно? — спросил Артур.
Мерлин сморщился:
— Настолько, насколько сказал Вран. Это земли вне Заветов.
Артур задумался. Экскалибур лежал у него на коленях. Он выдвинул клинок из ножен. В лезвии отразился закатный блик. Оно полыхнуло пламенем.
Это было как с Камелотом — клинок принадлежал ему и он принадлежал клинку. Он взял то, что оставил ему Утер, и будет держать, сколько сможет, и передаст дальше. Своему сыну, а тот — своему.
— Я отвечаю за свою землю, — сказал Артур. — Благодаря вам у меня есть шанс, которого не было у Утера. Я должен его использовать. Сейчас, пока знаю, что могу.
Мерлин поднялся на ноги.
— Хорошо. Спокойной ночи, Ваше Величество.
Нимуэ стояла на пирсе. Светлое платье стекало вниз, завиваясь клубами у земли. Сложно было понять, ткань это или туман. Ветер чуть шевелил короткие пряди над открытым воротом. Все было как обычно, но Мирддин ощутил укол тревоги. Вокруг дану звенели, расплетаясь, бесчисленные нити, уходящие в землю, небо и воду. Он вдруг понял, что она делает, и вздрогнул. Это было неправильно. Это было противоестественно.
«Ты отделяешь себя от озера!».
Нимуэ обернулась. В глазах у нее стояла осень, но не осень плодов, а осень заморозков и смерти.
«Что бы ни случилось — эти земли не должно задеть. Я принимаю меры».
«Я не могу просить тебя о таком».
Нимуэ слабо улыбнулась.
«Никто не может о таком просить. Но я могу защитить эти земли только двумя способами — разорвать связь с тобой, когда ты пойдешь за Реку. Или разорвать связь с этими землями, чтобы человеческая смерть не задела их через меня. Мне приходится выбирать».
Мирддин зажмурился. Ты всегда платишь, но ты никогда не платишь один.
«Ты не сердишься?»
Дану задумалась.
«Может быть, на Единого — за то, что мир так устроен, что мне приходится выбирать. Может быть, на Врана — за то, что он опять оказался прав, — она перевела взгляд на Мирддина. — Но не на тебя. Ты — человек. Выбирая иметь дело с человеком, ты выбираешь иметь дело с разломом у него внутри. Меня предупреждали. Я знала, на что иду».
Мирддин вдруг понял, что, если бы она вела себя как человек — обижалась и требовала, чтобы он остался — это было бы легче, чем такое ледяное принятие. Тяжело, когда твою свободу тебе протягивают, как клинок — за лезвие, рукоятью вперед.