— Дублировать королеву — одна из моих обязанностей.
— Зачем? — спросил Ланс.
Элейна подергала себя за длинный белый локон, выпущенный из прически, и наморщила нос:
— Иногда она не в настроении махать с балкона толпе. Или не хочет, чтоб все знали, где она находится. Или, вот как сейчас, положение обязывает танцевать с партнером, который не умеет.
— Вы ее не любите, — сказал Ланс.
— Я?! — Элейна фыркнула. — Я ею восхищаюсь. Но не все мы родились с серебряной ложкой во рту. И нам, простым смертным, приходится как-то выкручиваться. Поставьте нужную мелодию, пожалуйста.
Ланс понял, что, пока они препирались, музыка закончилась. Он отошел к проигрывателю и переставил иглу на нужную дорожку. Когда он выпрямился. Элейна уже опять сидела в грациозной позе.
Ланс подошел к ней и протянул ей руку. Элейна оперлась на нее. Ланс вывел ее на середину комнаты, дождался, когда закончится проигрыш, и начал вальсировать, глядя ей в макушку. Самые корни волос у нее были черные. Ланс удивился, как такое возможно, а потом вспомнил, как когда-то на охоте убил зебру. Зебра была полосатая. Наверно, у людей с расцветкой тоже бывает так же.
Музыка закончилась. Ланс выпустил Элейну, подал ей руку и отвел к стулу обратно. Элейна присела в низком реверансе, опустилась на стул и произнесла низким, мелодичным голосом:
— Благодарю вас, сэр рыцарь.
Ланс поклонился.
Пластинку заело. Элейна выругалась, соскочила со своего места и выключила проигрыватель.
— Неудачная мелодия, — сказал Ланс.
Элейна пожала плечами:
— Самый горячий хит двухсотлетней давности. Вальс тогда только-только изобрели, и он считался ужасно неприличным, между прочим. Пра-пра-сколько-то-там Пендрагон был еще тот живчик.
Сквозь показную бодрость Элейны проступало что-то, чего Ланс не мог понять.
— Прошу прощения, что причинил вам беспокойство, — сказал он.
Элейна хмыкнула:
— Все самое сложное досталось Максу. Обращайтесь, сэр рыцарь. Это были не самые неприятные двадцать минут в моей жизни.
— В моей тоже, — сказал Ланс.
Элейна вскинула на него голову, будто пытаясь понять, шутит он или нет. Потом протянула вперед руку:
— Удачного праздника, сэр победитель.
— Спасибо.
Протокол и тренировка пригодились, потому что поцелуй Королевы до сих пор горел на его щеке, как печать. От него не осталось видимого следа, но Лансу казалось, что его все равно видят все. Он не знал, как ему смотреть на Королеву, и, тем более — на Короля, и только выученная последовательность действий служила ориентиром. Он услышал, как его объявили; подошел; остановился за три шага; поклонился; подошел ближе; протянул Королеве руку.
Королева оперлась на нее. Ланс развернулся и повел ее в центр залы.
Он не чуял под собой ног. Королева скользила рядом, легкая, как перышко, отзываясь на каждое его движение, как самый лучший самолет.
Вот только он не умел им управлять.
Они вышли на середину зала и заняли позицию для вальса. Ланс остро ощутил, как на них сосредоточены все взгляды. Как ярко сияют люстры, как громко играет музыка, как сминается под пальцами шелк, как подрагивает в ожидании движения изгиб между талией и бедром под его ладонью.
Он пропустил проигрыш.
— Ну же! — подсказала Королева.
Ланс опомнился и заторопился, чтобы попасть в мелодию и наверстать упущенное. Через два витка удалось выровняться.
— Простите меня, — сказал Ланс.
— За что?
— Я плохо знаю этот танец, Ваше Величество.
Королева улыбнулась:
— Феи не учили вас танцевать?
— Нет, — сказал Ланс.
— Вам надо больше практиковаться, — шепнула Королева. Самый уголок губ у нее изогнулся, будто сдерживая фразу или смех.
Она была близко; так близко и одновременно далеко. Как утренний сон; как солнце за облаками.
Ланс неловко повернулся и наступил ей на ногу. Королева ойкнула.
— Извините, — пробормотал Ланс.
Это было как в полете на слишком большой высоте, где нечем дышать, сердце бьется в горле, путаются мысли и небо такого цвета, какого никто не видел на земле. Он будто снова услышал голос инструктора: «Двадцать тысяч футов? Без кислорода? Вы с ума сошли? Не шутите такими вещами, лейтенант. Костей не соберете».
Надо было что-то делать, и он сделал единственно возможное.
Мир стал таким, как во время боя — предельно четким и черно-белым. Из мелодии выделился счет, остальное сдвинулось на край сознания как не имеющее значения. Три такта; пространство зала; лавирующие пары. Он будто разделился надвое — был человек в парадной форме, круживший партнершу по залу — и был Ланс, который смотрел на это со стороны, который видел, что человек сжимает в объятиях Королеву, который отдал бы жизнь за эти мгновения — но у которого не было права голоса.