Внутренний двор был забит толпой. Толпа была пестрая, чуть сбрызнутая черным. Рози остановилась и поправила траурную повязку у Рона на плече. Рон работал и учился на вечернем, специальной одежды для похорон у него не было. Сам Тельгесин одолжил соседский пиджак. Он почти подошел, только не застегивался, и рукава пришлось подвернуть.
Вокруг жужжало как улей.
— А правду говорят, что тело подменили?
— Да ну, пойди, сам глянь. Как живой. Только мертвый.
— Ну и что? Вон у меня брат клоун в цирке, так ему для фокуса двойника сделали, из гипса. Раз захожу, а он в петле болтается. Я перепугался, а он ржет, мерзавец.
— Колдун он был, точно говорю!
— А, по-моему, это демон в него вселился…
— Да какой демон, он с самого начала такой был. А что в разнос пошел — так пить меньше надо, вон у меня дядька как напьется, так вечно в подштанниках скачет и чертей гоняет.
— Да ну тебя! Энни вот на площади была, они как раз гулять пошли, так она мне порассказывала — страсть! И сэра Ланселота видела, ой, он такой, такой, девочки! А Виллт с ним дрался, рог у оленя оторвал, он аж закричал, бедненький!
— Кто закричал? Ланселот?
— Олень! Ужас просто!
— А вот у меня дед охотник…
Рози и Рон где-то отстали. Венсди целенаправленно рассекала толпу, как бритва.
— А у Джо у жены сеструха во дворце служит, у нее как раз смена была — так вот она видела, как король Виллта по дворцу тащил. Босой, драный весь — ужас просто! Она в стенку вжалась, а Виллт на нее как зыркнет и такой — вторую половицу проверь, дура! — и зубами клацает, а сам в кровище весь. Ну, она домой пришла, половицу отодрали — а там золото! Еще при старом короле кто-то припрятал, а забрать не забрал. Ну, счастья полные штаны, конечно. Закладную выплатили…
— А я бы не радовался. Проклятое золото, от него толку чуть. Как бы хуже не было. Отказаться надо было.
— Вот ты горшок золота найди и откажись, а я на тебя посмотрю…
Они протолкались в актовый зал, где должно было проходить прощание — как всегда в университете. Открытый гроб стоял на сцене. Время от времени кто-то подходил и складывал цветы к возвышению. Сколько-то уже накопилось. Вокруг суетился распорядитель, маша руками, как регулировщик. Тельгесин подавил вздох. Ему как-то очень хорошо представилось, как профессор Виллт это бы прокомментировал.
— Займи мне место, — бросила Венсди.
Тельгесин нашел два свободных сиденья с краю у прохода.
Венсди, подрагивая косичками, поднялась по сцене, вытряхнула свернутый лист из тубуса, развернула и решительно приколола лист к колонне.
Распорядитель увидел портрет и поперхнулся. Потом покраснел, побледнел, бросил беспомощный взгляд куда-то за кулисы, вздохнул, махнул рукой и попытался сделать вид, что все в порядке вещей.
Венсди вернулась, села на место, вынула из сумки желтый блокнот и связку отточенных карандашей, сунула один за ухо, другой за отворот гольфа и принялась за свое.
— Мы собрались сегодня, в этот печальный и трагический день, чтобы проводить в последний путь безвременно ушедшего от нас профессора Виллта, — завел распорядитель.
Блокнот Венсди стремительно наполнялся человечками: человечек за кафедрой, изо рта которого тянется бесконечно длинная лента, приматывая к креслам истомленных слушателей. Человечек, который говорит, а у него растут борода и волосы, пока не погребает под собой все. Рыдающая красотка, промокающая глазки кружевным платочком. Оратор, в процессе любующийся на себя в зеркало. Дряхлый профессор, нравоучительно потрясающий клюкой.
Со сцены говорили об истоках, нравственном облике и даже читали сонеты. С подвыванием.
Тельгесин чувствовал себя все более и более неловко.
— Фарс какой-то, — пробормотал он, в очередной раз протирая стекло.
— Вот пойди и скажи как надо, — буркнула Венсди.
— Я? — растерялся Тельгесин.
— А кто, я? — зашипела она и выпихнула его в проход.
Тельгесин протолкался за кулисы и нашел распорядителя — нервного и вконец замотанного. Три минуты, сказал распорядитель. Если задержитесь — смотрите на софит, вам мигнут.
Тельгесин вышел на сцену. Он хотел найти глазами Венсди, но сцена была подсвечена, и все сливалось в одно темное пятно.
— Я плохо умею говорить. Извините. Но профессор Виллт учил нас критическому мышлению, и мне хочется сказать, что это важно. То есть, если бы люди не делали ошибок, или не сходили с ума, или не принимали неправильных решений, или не были бы жестокими… из самых лучших побуждений, может быть, то критичное мышление не было бы нужно, верно? А профессор Виллт сделал все, чтобы мы могли учиться не только на своих ошибках, но и на его ошибках тоже, и если он решил сделать из своего… — Тельгесин запнулся, — ухода учебное пособие, то это выбор, достойный уважения, и делать вид, что этого не было, будет неправильно. Ну, я так думаю, — он смутился, не слишком ли пафосно это прозвучало.