— Нет, я… я все понимаю, — тихо сказал он. — Сильные эмоции… часто заставляют терять контроль. Вот и вы…
— «Ты», — решительно сказал Мерлин. — Если мы собираемся вместе работать — то «ты». Не настолько уж я тебя старше, чтобы мне выкать.
Мирддин, сцепив руки за спиной, медленно шел по дворцовому парку. Во-первых, ему требовалось размяться, во-вторых, ему требовалось подумать. Масса дел накопилась за время его отсутствия, все они требовали внимания, и то, что за это время он успел отвыкнуть от Камелота, не облегчало ситуацию. Раньше он накидывал «вуаль» и отправлялся бродить по камелотовским улицам, разглядывая витрины и вслушиваясь в разговоры прохожих, но сейчас это его больше сбивало, чем настраивало. Человеческий мир — такой плотный, такой вещественный. Такой зыбкий. Он был прямой противоположностью Пустошам — в Пустошах менялась форма, но не менялась суть. В Камелоте форма могла оставаться той же — но как же менялось наполнение!
Парк был огромный и то, что называется «регулярный». Мирддину он скорее не нравился — слишком старательно тут все было выверено по линейке и слишком очевидно было, насколько это искусственно. Куст, выстриженный в виде вставшего на дыбы единорога, был явно лишним, хотя и вызывал уважение к целеустремленности садовника. Мирддин не удивился бы, обнаружив его красящим розы в другой цвет. Садовые лабиринты из зеленой изгороди, дорожки, прочерченные по плану, цветы, высаженные так, что с самолета складываются в королевский герб. Человеческое упорство. Человеческая эстетика. Человеческое стремление переделать мир по своему образу и подобию.
Мирддин вспомнил Каэр-Динен, его вертикальные сады и неприветливый морской ветер, гонящий розовые лепестки по серому камню. Контроль за окружающим миром на Авалоне был строже — и незаметней. Если дану требовались розы другого цвета, они меняли генетическую структуру цветка. Если дану требовалось достичь цели, недостижимой раньше иными средствами — дану меняли себя. Люди так не делали. Они менялись — но не осознавали этого и не выбирали стратегию изменений осознанно. Это была важная разница в подходах. Ее следовало учитывать.
Как и то, что нельзя изменить самого себя, не задев окружающих. Мир был похож на сложную систему балансиров и противовесов. На систему сообщающихся сосудов. Тебе кажется, что ты вправе сделать с собой что угодно — а потом обнаруживаешь свою кровь в чужих венах.
Это не лишает тебя права действия. Но это тоже надо учитывать.
Мирддин в очередной раз свернул. Зеленый лабиринт расступился, и в арке, увитой розами, как в раме, Мирддин увидел садовые качели и фигуру человека рядом с ними, черную против солнца. Мирддин приставил ко лбу ладонь.
Ветер донес до него женский смех — Джиневра в светлом платье сидела на садовых качелях и, покачивая в воздухе носком туфли, что-то говорила. На коленях у нее стояла тарелка с вишнями, и Джиневра, разговаривая, вертела багровую ягоду за хвостик. Ланс возвышался рядом и почтительно внимал, не забывая время от времени толкать подвешенную в воздухе скамейку. Элейна, пристроившаяся чуть поодаль, стенографировала. Все это было очень похоже на жанровую сценку с какой-нибудь из картин, которыми был увешан дворец, и было очень мирным. Если не видеть черных ветвей, прорастающих сквозь людей наружу, и сплетающимися так, что невозможно расцепить. Желание; жажда поклонения; зависть; тоска; одиночество; власть; восхищение; гордость; страх…
Проклятье.
Мирддин постарался сконцентрироваться и перестать их видеть. Почти получилось, но ясный день померк, будто на старой фотографии.
Мирддин сделал усилие и разжал челюсти.
Он обнаружил, что умудрился намотать ближайшую розу на кулак. Мирддин вздохнул и стряхнул вниз пострадавшее ни за что растение. От раздавленных лепестков шел приторный запах. Мирддин вынул платок и принялся оттирать пальцы.
Качели продолжали скрипеть, голоса продолжали разговаривать. В слова Мирддин не вслушивался, он уже знал, что коммуникативное значение реплик не совпадает с номинативным.
Вопрос был в том, что ему теперь с этим знанием делать.
я видел в Каэр-Невенхир, как бились за власть деревья
В общем-то, это была не его зона ответственности.
Мирддин представил, как на Суде отвечает Артуру перед Единым: «Почему ты мне не сказал?!» — «Это не моя зона ответственности», и у него моментально заныли зубы.
Информация, подумал Мирддин.
Он сунул платок в карман и зашагал к людям. Песок скрипел под ногами — почти так же, как предчувствие беды на зубах.